Дорогие мои москвичи - Александр Николаевич Посохов

Вы же учёный, бывший министерский чиновник, у вас награды, звания, связи. Я недавно по радио вас слушал. Очень даже забавно вы там про одного полководца рассказывали. Из крепостных да сразу в генералиссимусы. Не пойму только, на кой чёрт ему эти Гималаи сдались!

— Вы о Суворове, что ли? Так он не был крепостным. И не Гималаи, а Альпы.

— Тогда все были крепостными.

— Нет уж, позвольте! — хотел было защитить историческую правду просветитель.

— Не позволю! — властным тоном прервал его Пантелеймон Будуаров. — Потому, что вы ничего не делаете, а я сделал.

— Любопытно. И что вы такого сделали?

— Я написал пьесу. Вот здесь она, в этом портфеле. Пьеса так и называется Великий Ленин. Вы ведь знаете, что он великий?

— Подозреваю.

— Так вот. Я хочу, чтобы вы помогли мне толкнуть мою пьесу в молодёжь. То есть поставить её во всех театрах страны и загнать туда всё подрастающее поколение.

— А пьесу-то хорошую написали?

— Естественно, как говорят у нас в Пензе.

— Так вы из Пензы?

— Ну что вы, упаси Бог. Это такая фишка для непринуждённой беседы.

— А пьесу по источникам писали?

— Обижаете. Как нам реорганизовать Рабкрин наизусть выучил.

— Что вы говорите! А вы можете в кратких словах рассказать содержание пьесы?

— Пожалуйста. Знаете ли вы, что в 1917 году Ленин был в Шушенском?

— Припоминаю.

— И вот, когда он там с Крупской чалился, выражаясь красноречиво, в это время из Израиля в Ленинград прилетел Троцкий.

— Ужасно! А куда же ЧК смотрела?

— Ну, голубчик, уж вам-то следовало знать, что ни ЧК, ни КГБ, ни ФСБ тогда не было. Всей правоохранительной системой заправлял кто? Ну, думайте, думайте.

— Неужели? И тогда тоже!

— Факт. Он и расправился с Троцким.

— А Ленин тут при чём?

— Так это же Владимир Эдмундович шарахнул по Зимнему из Катюши.

— Это Дзержинский Эдмундович. А Ленин Ильич.

— То-то я смотрю, отчество у него какое-то неродное.

— А из чего он шарахнул, простите? — решил уточнить название грозного орудия просветитель, хотя ему и так уже было всё ясно.

— Расцветали яблони и груши, — тихо запел драматург. — Ну, догадались? Потом вместе споём. Очень крутая песня, как говорят у нас в Жиздре.

— Так вы из Пензы или из Жиздры?

— Из Жиздры. А в Пензе пусть черти живут.

— А революцию-то Ленин как совершил?

— Элементарно! Набрал кредитов в Сбере под поручительство Берии и совершил.

— В каком ещё Сбере? Его тогда не было!

— Ошибаетесь, товарищ. А история ошибок не прощает, как говорят у нас в Сызрани.

— И в Жиздре, значит, тоже пусть черти живут?

— Пусть.

— А как это Троцкий из Израиля прилетел, если тогда такого государства ещё не было?

— Как же вы далеки от народа! Может, где-то его и не было, а у нас оно всегда было.

— А на чём он прилетел?

— На иранском беспилотнике.

— Зачем?

— Чтобы Ленину помешать.

— А-а, понимаю. Троцкому нужна была революция во всём мире, а не только в России?

— Ничего вы не понимаете. Политика тут ни при чём. Тут у меня в пьесе жуткая любовная интрига. Троцкий был холериком, а Ленин сангвиником. Но влюблены они были в одну женщину из подсобки, то ли в Ашане, то ли в Леруа Мерлен.

— А что, сто лет назад эти магазины тоже были?

— В истории ничего нового нет, как говорят у нас в Нижнем Тагиле. Но черти там не выживут, даже не надейтесь. В Сызрани ещё кое-как, а там им хвосты быстро накрутят.

— Да чёрт с ними! Интрига-то ваша как разрешилась?

— Проще пареной репы. Он, ну вы понимаете о ком я, повязал Троцкого на проспекте Сахарова и выслал его куда, ну?

— Неужели в Нижний Тагил?

— Правильно. После чего Ленин мог встречаться один, без сопровождения демона революции, с кем угодно и где угодно, даже на Красной площади рядом с Мавзолеем.

— А Крупская как же?

— А та днями просиживала в смартфоне и ничего не замечала.

— Вот что хотите со мной делайте, но ни о каких смартфонах в те времена даже не слыхивали. Но пьесу вашу мы всё равно толкнём, куда надо. Обещаю.

— Не обещайте деве юной, как говорят у нас на Арбате.

— Кстати, а где рукопись? — спросил исторический просветитель. — Вы мне даже не показали её.

— Какую рукопись? — успел вымолвить начинающий драматург и повалился набок. Хорошо, кресло было глубокое.

Помощница просветителя вызвала скорую. Приехали быстро. Пока приводили старого человека в чувство, проверили его портфель. Никакой пьесы там не оказалось. Зато нашли социальную карту москвича и персональное приглашение от "Московского долголетия" в танцевальную группу. По ним и определили, что никакой он не Пантелеймон Будуаров, а просто Пётр Бурлаков.

— Два в одном, — поделился с хозяином кабинета доктор. — И склероз и деменция. Ему же сто лет почти. Но вы не волнуйтесь, мы сами доставим дедушку домой в целости и сохранности.

Смешинка

Поздний воскресный вечер. Счастливое мирное время. На широкой и мягкой кровати уютненько так расположилась девочка Саша, которая приехала к бабушке с дедушкой на выходные. Но сразу же спать она не собирается. Надо ещё чтобы дедушка обязательно рассказал на ночку смешную историю. Он всегда ей рассказывает такие истории перед сном. А она всегда смеялась и, перебивая дедушку, добавляла к его повествованию свои весёлые придумки.

— Дед, ну скоро ты? — позвала она дедушку.

— Господи! — проворчал дедушка, входя в комнату. — Я тебе давно уже всё рассказал.

— А ты просто придумай что-нибудь, — посоветовала Сашенька.

— Ладно, как скажешь, — согласился дедушка и, не раздеваясь, лёг рядышком с внучкой. Сашенька тут же сложила ручки под голову и крепко прижалась к родному дедовому плечу.

Все дедушкины истории всегда начинались со вступительного слова "однажды". Но рассказывать разные необычные и весёлые истории становилось дедушке всё сложнее — уж всё, казалось, самое смешное и удивительное он уже вспомнил и обсмеял вместе с внучкой. Поэтому в последнее время он чаще всего произносил по ходу то, что просто в голову приходило. При этом, начиная очередную галиматью, он сам точно не знал, какое слово должно последовать за вступительным. Именно так было и в этот