Тысяча кораблей - Натали Хейнс

весточку, что он вместе с остальными греками находится в Авлиде. Из-за штиля флот не мог отплыть, и Лаодамия начала тешить себя надеждой, что поход не состоится и муж вернется домой. Что постоянно тревоживший ее образ — стоящие на носу корабля красивые ноги с длинными пальцами, левая впереди правой, — это видение высадки Протесилая на фессалийском побережье, а не его гибели под Троей. Лаодамия могла рассмотреть мельчайшие подробности фигуры мужа: колени слегка согнуты, словно в танце, вес тела с рассчитанной точностью переносится вперед.

Но она, разумеется, понимала, что надежды нет. Наконец предводитель похода Агамемнон совершил некое злодеяние, чтобы умилостивить богов и вернуть ветер в паруса греческих кораблей. Флот отплыл, в чем Лаодамия никогда не сомневалась. Греки благополучно добрались до Трои, и ее муж, ее возлюбленный, так отчаянно рвавшийся в бой, чтобы поскорее вернуться к своей маленькой царице, спрыгнул с корабля на прибрежное мелководье. Троянцы уже ждали греков, но Протесилай не был трусом. Лаодамия и не догадывалась (пока не прибыл гонец с ужасной вестью), что муж был храбрым воином. Спроси ее кто-нибудь об этом, она бы ответила: да, конечно. Но столь же гордо она ответила бы на вопрос, умеет ли Протесилай летать. Для нее не было отрадой услышать, что муж ее бесстрашен и мастерски владеет копьем и мечом. Лаодамия предпочла бы, чтобы он, дрожа, прятался за супружеским ложем, отказываясь идти на войну. «Разве можно любить труса?»- заметила при ней однажды какая-то женщина. Царица Филаки знала ответ: можно, если иначе придется любить мертвеца.

Но хотя Лаодамия не находила утешения в храбрости мужа, она понимала, что остальные не разделяют ее чувств. Граждане гордились своим покойным царем. Они сидели под выгоревшими на солнце льняными навесами и рассказывали друг другу о подвигах Протесилая. Он спрыгнул с борта раньше всех греков и убил троих, нет, четверых троянцев еще до того, как причалили корабли мирмидонян. Царя мирмидонян называли быстроногим Ахиллом, но царь Филаки оказался куца проворнее. Как похвалялись своим правителем горожане! Лаодамии об этом рассказали рабы, которые надеялись облегчить страдания царицы. И ведь мужа ее убил не обычный троянец, а сам Гектор, любимый сын Приама, царя варваров! Говорили, что он сложён как бык. Высокий, сильный царевич сражался, защищая родной город. Все соглашались, что человек, который обороняет самое дорогое, сражается отчаяннее захватчика. Именно такой герой понадобился, чтобы сразить молодого царя Филаки и сделать его первым павшим греком.

* * *

После того как до Лаодамии дошло известие о смерти мужа, она не знала, что делать. Женщина рвала на себе одежду и волосы, ибо понимала, что от нее этого ждут. Она раздирала кожу острыми ногтями, которыми в минуты наслаждения царапала спину мужа, и, нанося себе раны, испытывала облегчение. Телесные страдания были лишь слабым отражением того, что она чувствовала, но даже слабое отражение лучше, чем ничего. Однако следовавшей за травмами тупой боли было недостаточно. Раны заживали, но не душа. Не в силах больше выносить разговоры родителей, друзей и прислуги, Лаодамия все чаще и чаще спускалась по петляющей дороге в восточную часть города, где сидела под чахлым деревцом и никого не ждала, ибо ей уже не нужны были никакие вести.

Жители Филаки каждый день оставляли царицу наедине с ее горем, но однажды кузнец, чья кузница находилась напротив того деревца, не выдержал. Могучий великан с огромными, почерневшими от копоти руками и большим животом, стянутым ремнем дубленой кожи, он наблюдал за царицей, сидевшей перед кузницей с того дня, как царь отбыл в чужие края. Кузнец не считал себя человеком чувствительным: он ковал для царя наконечники копий и знал, что творится на поле боя. Но печаль, которую, словно смрад, источала царица, заставляя прохожих отворачиваться и спешить мимо, даже когда было слишком жарко, чтобы куда-то спешить, не вызывала у кузнеца неприязни. Скорее, напоминала ему о жене, когда та через несколько месяцев после вторых родов потеряла ребенка. Младенец спал урывками, частенько плакал, а однажды утром, проснувшись, они увидели, что он лежит в своей люльке уже похолодевший. Не было никаких признаков недуга или увечья; младенец казался совершенным. Мертвый он выглядел красивее, чем живой, потому что раньше вечно хватал ртом воздух. Кузнец взял дитя и похоронил его в могиле, которую сам выкопал. Жена несколько дней не могла говорить. Кузнец попытался напомнить ей, что у них уже есть сын-несмышленыш, ковыляющий вокруг ножек стула и дергающий мать за юбки, и что наверняка будут еще дети. Но горе встало перед женой, точно неподвижная глыба, которую она не могла обойти. Женщина побледнела и осунулась от безвылазного сидения дома, и через день-два муж стал каждое утро уводить сына за угол, в кузницу, поскольку понял: раз жена не ест сама, то и малыша не кормит. Кузнец умолял своих сестер и невесток поговорить с ней, но никто не сумел достучаться до бедняжки. Через месяц после смерти ребенка кузнец схоронил жену.

Кузнец был хороший человек, он мог обеспечить семью, поэтому не прошло и года, как он снова женился. Вторая жена, пышнобедрая хохотушка, была десятью годами моложе, и скоро у них народилось пятеро детей. Новая супруга относилась к пасынку в точности так же, как к родным детям, и потому у кузнеца порой перехватывало горло, когда он говорил о ней. Его друзья хохотали и язвительно поднимали кубки при виде исполина, который не в силах справиться с собственными чувствами, но насмешки не были жестокими.

Каждое утро кузнец наблюдал, как Лаодамия идет к своему деревцу. И каждый вечер, выполнив дневные заказы, брался за особую работу. Раньше он был небогат, но ныне сбыл немало оружия грекам, воевавшим с Троей. И у него остался большой кусок бронзы, лежавший без дела, так как привезли его уже после отплытия войска. Жена не жаловалась, когда он возвращался домой позже обычного, и не расспрашивала, что́ задержало его в кузнице. Вместо этого она втирала оливковое масло в красные рубцы у него под мышками и под ремнем, там, где соленый пот выжег кожу.

Спустя два месяца после того, как царь Филаки вышел в Пагасейский залив, кузнец, выковывая поножи, неожиданно для себя обнаружил, что ждет не дождется прихода маленькой царицы. Он на своем веку изготовил столько доспехов, что работал не глядя. Поножи придутся хозяину в самый раз, когда тот