Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов

железу, рассыпая снопы искр, едкую окалину и тяжелый железный чад, что где-то ладно постукивают топоры, вертится подобный гончарному кругу стан резчика, на котором обтачивают и полируют изделия из рыбьего зуба – моржового клыка и клыков тех неведомых, огромных, как бают, подземельных зверей, что привозят с далекого севера. Что где-то мнут кожи, треплют лен, где-то ткут, стуча набилками, где-то работают золотошвеи, где-то пекут хлеб и стряпают варево – до того все сущее казалось ничтожным и временным пред безмерною, фиолетово-пурпурною, как виделось ему, высотой!

«А что я содею, ежели Сергий повелит мне сейчас отречься от дочери Витовта? – подумалось вдруг Василию со страхом. – Что отвечу и возражу ли я ему?» И не нашел ответа.

На улице, когда он провожал преподобного, уже сгущалась прозрачная весенняя мгла.

– Останься! – попросил Василий.

Сергий безобидно отмотнул головой.

– Заночую в Симонове! – молвил он, и княжич покорно склонил голову, понимая, что Сергию будет лучше там, с собеседниками и друзьями, нежели здесь, среди чужой ему и суетной роскоши княжеского двора. Воротясь, прежде чем лечь, он долго молился, стоя перед иконами.

Глава вторая

Сразу навалились дела, колгота в Новгороде Великом, спор Бориса Кстиныча с сыновцами в Нижнем, материна болезнь, смутные вести из Орды (Тохтамыш отбыл на войну с Темер-Кутлуем!). А тут новый пожар Москвы. Кремник выгорел почти весь, хоть Василий содеял все, что мог, сам многажды бросаясь в огонь. Впрочем, то было, казалось, последнее испытание. Федор Кошка прислал радостного гонца: скачи в Володимер, едет посол Шихомат сажать тебя на престол!

И все-таки испытания не кончились. По возвращении в Москву Василий узнал, что дядя Владимир Андреич с сыном, боярами и казной уехал в Серпухов. Все приходило зачинать сызнова! И Соня не ехала! Передавали, Ягайло опять удерживает Витовта у себя.

В конце октября из Царьграда дошла весть о смерти Пимена и о поставлении Киприана. Москва строилась, торговала, гуляла, молилась в церквах, по субботам парилась в банях. Боярыни, как и посадские женки, сходились на «беседы» и «супрядки», судачили о семейных делах да вышивали золотом, и Василий гадал: по нраву ли будет Витовтовой дочери, избалованной пирами, танцами да рыцарскими ристаниями – «игрушками», такая жизнь?

Обрадовал Владимир Андреич, сам приехал мириться. Высказал:

– Батько Олексий, покойник, был прав! Должна быть единая власть на Руси! – Всплакнул. Без него на Москве померла матерь.

Город обрушил на него лавину радостных кликов и оглушительный трезвон всех московских колоколов.

Невдали от княжого дворца Киприан надумал вылезти из возка и пройти последние сажени пешком, и – к счастью. Новый великий князь встречал его тоже пеш и на улице. Киприан тут же благословил Василия, а за ним выстроившихся в очередь княжеских братьев и сестер. Опираясь на руку князя, взошел на крыльцо, где его приветствовала одетая в траур Евдокия, поднесшая митрополиту хлеб-соль. Мог ли он еще недавно даже надеяться на подобную встречу!

Уже в теремах Киприан почел нужным витиевато представить великому князю архиепископа Ростовского Федора.

– Истинного виновника и созиждителя встречи сей, премного пострадавшего во славу Божию!

Федор улыбнулся, а Василий содеял то, что оказалось лучше всего: нарушая чин и ряд, обнял и троекратно облобызал Федора, шепнув ему в ухо: «Дядя рад будет!» – разумея Сергия Радонежского. И Федор, измученный и постаревший лицом, в свою очередь с запозданием благословил великого князя.

Была служба, долгая и торжественная. Была трапеза. Киприан в тот же день утвердил новых епископов, получавших теперь хиротонию от него самого, поскольку Пименовы посвящения в сан были признаны незаконными. Евфросин Суздальский, Еремей Рязанский, Исаакий Черниговский и Брянский, Федос Туровский вкупе получали свое посвящение от Киприана, кроме одного Федора, уже получившего архиепископство из рук самого патриарха Антония.

Назавтра вечером, после всех обширных торжеств, смертельно усталые и счастливые, сидели тесною кучкой в теремах за княжеским столом. Василий только тут узнал обстоятельства злой гибели Пимена. Киприан, перед которым у Василия не было сердечных тайн, выговорил вполголоса, одному князю в особину:

– Тебе поклон от дочери Витовта, просила узнать, ждешь ли ты ее?

Василий, весь залившись жарким румянцем, благодарно сжал Киприанову руку.

С приездом митрополита все стало налаживаться как по волшебству, и даже новый пожар Москвы не нарушил доброго течения дел. Устроилось с Новгородом Великим. Пришла весть от Витовта, из Прусской земли, и теперь Василий, пославший своих бояр встречу, считал дни и часы до приезда Сони.

Бояре Василия с невестой возвратились из Пруссии глубокой осенью. В Новгороде, отдыхая после долгого и опасного пути, они стояли на Городище, и Софья, выпросившись у бояр, съездила на лодье в Новгород, походила по тесовым новгородским мостовым, уже покрытым снегом, разглядывая каменные церкви и рубленые узорчатые терема. Ни любопытство горожан, ни приветствия гостей торговых ее ничуть не смущали. Ходила, разглядывала, прикидывая, как ей будет править и жить в этой доселе незнакомой стране. В батюшкову надежду подчинить себе Василия, а с ним и всю Русь Софья не очень верила. У нее с гордостью, дорого обошедшейся впоследствии Московскому государству, соединялся практический ум и своеобразное понимание людей (благодаря чему она и не выбрала никого иного, кроме Василия!).

По заснеженным дорогам в запряженном шестериком возке, взлетающем на дорожных ухабах, в вихрях серебряной пыли она мчалась сквозь леса, леса и леса. И уже истомно стало от необозримых просторов никак не кончавшейся Северной Руси. Наконец достигли Твери, наконец переправились через еще не скованную льдом Волгу, наконец, наконец…

В Москву поезд прибыл первого декабря, в пост (венчаться можно было только после Святок), и Василий, не спавший в ожидании невесты последнюю ночь, встречал Софью со страхом – а вдруг она изменилась? А вдруг изменился он? И что тогда? Встречавший с пересохшим ртом, бледнея и краснея, принужден был затем ждать брачной ночи до окончания поста.

Соню он встретил за Москвою, на пути. Соскочив с коня прямо в сугроб, пошел с падающим сердцем к остановившемуся средь дороги возку. Кони ярились, рыли копытами снег, из возков и саней высовывались любопытные головы. Василий властно махнул рукою: скройтесь! Двери возка отворились. Соня в куньей шубке мягко соскочила на снег, глянула на него, улыбаясь. Ее серые глаза углубились и потемнели, заметнее стала грудь, раздались плечи. Уже почти и не девушка, а зрелая женщина стояла перед ним, и Василий смотрел на нее, чуя, как волны жара ходят у него по лицу, смотрел, пытаясь связать ту, прежнюю Соню с нынешней.

– Не узнал? – вымолвила она насмешливо. – А я враз узнала!