Тысяча кораблей - Натали Хейнс

Так вот что произошло с пастухом? У него тоже не сразу хлынула кровь? Хрисеида не могла заставить себя прервать женщину, потерявшую так много по сравнению с ней самой: ведь Хрисеида лишилась только дружка и только сегодня вечером; при воспоминании о пальцах пастуха, обхвативших ее запястье, девушка до сих пор ощущала тепло на коже. Она почувствовала, как у нее защипало глаза, но не позволила унынию овладеть собой, потому что не хотела отвлекать собеседницу от повествования.

— За мгновение до того, как это случится, человек еще может быть жив. Но потом под ним растекается целая лужа, огромнее, чем ты можешь себе вообразить. Он убил их всех, как и предрекали люди. Я уже решила, что лишилась всей родни, когда увидела седовласую женщину, обезумевшую от горя, точно менада, и бросившуюся под ноги его лошади. У нее и оружия не было. Не знаю, что она пыталась сделать. Сбросить всадника, убить, покончить с собой? Его лошадь даже не остановилась. А он лишь чуть отклонился вправо и едва шевельнул рукой с мечом, после чего женщина тоже рухнула наземь с пронзенной шеей. Сначала я не поняла, что он убил мою мать. Она лежала на затвердевшей, сухой земле рядом с мужчинами, которых потеряла. И когда я говорю тебе, что у меня ничего не осталось, знай: это правда. Греки схватили меня еще до того, как я успела бросить хотя бы на одно тело горсть земли, так что у меня нет даже этого.

Хрисеида пристально оглядела красавицу: глаза у нее не опухли, она не рвала на себе волосы или платье. Женщина разгадала ее взгляд и пояснила:

— Греки не увидят моего горя, они этого не заслужили. Я буду оплакивать родных только в одиночестве.

— А если ты никогда не останешься одна? — спросила Хрисеида.

— Тогда я буду скорбеть в глубокой ночи, когда никто не увидит. Как тебя зовут, дитя?

— Хрисеида, — сказала дочь жреца. — А тебя?

— Брисеида, — ответила голубоглазая красавица.

Когда небо начало светлеть, Хрисеида лежала, прижавшись к спине Брисеиды. Девушка так и не заснула. Ей никогда не доводилось бывать в столь многолюдном женском обществе; безвременная смерть матери привела к тому, что Хрисеида выросла в нередко пустовавшем доме. Она всегда мечтала о сестре, почти так же сильно, как о матери. Ночь девушка провела, размышляя о родных Брисеиды, об их телах, оставшихся непогребенными. Теперь души несчастных, должно быть, бродят по берегам Леты: им нечего дать перевозчику, чтобы переправиться через реку и войти в царство Аида, пока кто-нибудь не сжалится над ними и не бросит на их трупы хоть несколько пылинок. Долго ли им придется ждать?

Но Брисеида была верна своему слову, она не рыдала и не причитала, а молча расстелила на земле плащ и похлопала по нему: здесь снова нашлось место для Хрисеиды. Девушка свернулась калачиком рядом с новой знакомой и ощутила тепло, исходящее от ее тела. Золотистые волосы благоухали травами и еще чем-то родным и знакомым: естественный, умиротворяющий запах.

Греки дали болтливой женщине, с которой Хрисеида разговаривала прошлой ночью (девушка так и не узнала имени незнакомки), пищу и воду. Та приготовила для пленниц теплый безвкусный бульон, который Хрисеида тем не менее съела. Когда полы шатра наконец распахнулись и двое мужчин приказали всем выйти наружу, женщины испытали облегчение, потому что ожидание завершилось.

Стражники построили пленниц в один ряд сообразно порядку, который был важен для них, но не для самих женщин. Порой греки пускались в споры, кто должен стоять слева или справа от очередной соседки Хрисеиды. Пожилых женщин разместили дальше всех от девушки, и она было решила, что их строят по возрасту. Однако предположение оказалось не вполне верным: Брисеида неизменно оставалась рядом, хотя среди пленниц были две девушки заметно ближе к Хрисеиде по годам. После нескольких перетасовок троянка оказалась в самом начале ряда. Она немного понимала речь мужчин, но из-за беглости разговора и гортанного произношения ей трудно было уследить за смыслом.

Хрисеида перенесла внимание на лагерь, простиравшийся по обе стороны от нее до самого моря, и на корабли, приплывшие в Трою много лет назад. Шатры жались друг к другу, грязные, потрепанные непогодой, перемежаясь тесными загонами с голодным на вид скотом. Девушка обернулась и увидела защитные укрепления на северном краю лагеря: ряд острых деревянных кольев, нацелившихся на город, ее родной город, будто стрелы. Тут один из солдат схватил ее за руку и рывком развернул к себе. Хрисеиде удалось подавить вскрик, и она подумала, что ее выдержка произведет впечатление на Брисеиду. Если женщина, столько потерявшая, способна сохранять хладнокровие, то Хрисеида тоже сумеет.

Они стояли в ряд, ожидая, когда солнце прорвется сквозь утреннее облачко и осветит их безжалостными лучами. Хрисеида оглядела шеренгу женщин и заметила страх в их глазах. Некоторые даже не пытались его скрыть: они рыдали в открытую, расцарапывая себе кожу и выдирая волосы. Хрисеиде в глубине души хотелось последовать их примеру, заголосив по отсутствующему отцу и несчастному пастуху. Но она не покажет этим людям, врагам Трои, свой страх. Она дочь своего отца, и ни один грек не увидит ее плачущей.

Наконец глашатай поднес к губам рог и протрубил. Мужчины появились не все разом, но подходили понемногу, со всех сторон, и начали собираться перед Хрисеидой. Воины шли группами, держась себе подобных — в такой же одежде, с таким же оружием, из тех же мест. Хрисеида попыталась вспомнить названия греческих племен, которые ее отец проклинал в мольбах Аполлону: беотийцы, мирмидоняне, аргивяне, этолийцы. Они выглядят уставшими от сражений, как и троянские мужчины, подумала дочь жреца. Лица и руки многих покрыты пылающими рубцами. Еще больше воинов хромают от ран, которые не видны.

Хрисеида смотрела поверх злорадных физиономий греческих солдат, столпившихся перед женщинами. Она взирала на их корабли. Быть может, ее посадят на один из них и отправят в Грецию? Это соображение казалось нелепым и в то же время единственно верным. Девушка понимала: нельзя позволять себе думать о том, что ее, вероятно, навсегда увезут из Трои и