Тысяча кораблей - Натали Хейнс

Брисеида и Хрисеида

Никто не уточнил, о дочери какого жреца речь, хотя в Трое было множество жрецов со множеством детей. Но если кто-то упоминал дочь жреца, то всегда имел в виду Хрисеиду из семьи Хриса. Кому еще хватило хитрости сбежать из осажденного города и хватило беспечности угодить в греческий плен?

Греки тогда зарезали юного пастуха, с которым она тайком встречалась за городом и который пас стада на предгорьях. Парень смертельно боялся, что враги заметят его в лунную ночь и прикончат, забрав себе животных, чтобы утолить голод. Но он не делился с Хрисеидой тревогами: будучи робким, он все же не хотел выглядеть трусом в глазах девушки, которая казалась совершенно бесстрашной. А потому, когда однажды ночью двое греческих лазутчиков, рыскавших под городскими стенами, точно ласки в поисках птичьих яиц, все-таки обнаружили влюбленную пару, для Хрисеиды это стало полной неожиданностью.

Пастуха убили именно так, как он опасался. Но девушка не видела, как из его груди хлынула кровь, поскольку было слишком темно и она выронила факел, когда на них напали. На сырой земле пламя тут же погасло. Хрисеида лишь чувствовала на теле грязные мужские руки, когда ее тащили в греческий стан. Она была напугана, но не закричала, ибо куда больше боялась презрения троянцев, чем жестокости греков, хоть и понимала, что это глупо. Девушка вспомнила о сладких, мягких губах пастуха, и сердце пронзила боль оттого, что она никогда больше не поцелует их.

Пока ее тащили от города к побережью, Хрисеида заметила священный огонь, горевший в храме Аполлона внутри троянской цитадели. В этот час ее отец совершал службу. Боль, которую девушка испытывала после потери пастуха, удвоилась, когда Хрисеида призналась себе, что вдобавок к этому покинула отца.

Широкоплечий, черноволосый Хрис был жрецом Аполлона; жена его умерла при родах. С появлением на свет ребенка ее жизненные силы иссякли. Изможденная, поседевшая, со спутанными прядями, облепившими бледные щеки, жена жреца умерла, когда дочери не было и дня от роду. Убитый горем вдовец не имел склонности к отцовству и отдал так и не получившего имени младенца кормилице, не сказав, как поступить: растить его или оставить умирать на склонах Иды. К тому времени, когда горе жреца утихло и он мог выносить присутствие девочки, чужие люди уже дали его дочери имя Хрисеида, то есть дочь Хриса.

Хрисеида пошла в мать: темные волосы, рассыпавшиеся по плечам, почти черные глаза, золотистая кожа и грациозная, как у танцовщицы, походка. Однако мать была терпеливой, покорной женщиной, вечно сидевшей в углу с челноком в одной руке и шерстью в другой, Хрисеида же отличалась ослиным упрямством. Говорили, что в детстве ею овладел беспокойный дух, ибо ничем другим нельзя было объяснить, почему, если в Трое случались какие-то неприятности, в них всегда оказывалась замешанной Хрисеида.

А теперь она угодила в беду за пределами города. Нынешнее поколение юных троянцев выросло в осаде и не знало другой жизни. Для Хрисеиды, которой в десятый год войны исполнилось всего шестнадцать лет, Троя являлась одновременно и домом, и тюрьмой. Но, в отличие от дочерей Приама — Поликсены и прочих, — она не желала торчать в заключении. Город пронизывали тайные тропы, способные вывести смельчака, которому хватило дерзости отыскать их, на окрестные луга. Хрисеиде и в голову не приходило, что другие сыновья и дочери Трои вовсе не стремятся сбежать из города или что секретными тропами не пользуются не по неведению, а из страха.

Одна из таких тайных троп вилась под городскими стенами за храмом Аполлона, где проводил дни отец девушки. Именно по ней Хрисеида однажды выбралась на волю и познакомилась со своим пастухом. Она ощутила новую волну тоски по юноше с мягкими губами, а затем острый приступ гнева на отца, который, служа своему богу, оставил скучающую и изобретательную дочь без присмотра. Хрис знал, что девушка склонна к озорству; она часто попадалась на этом. Однажды главный жрец даже побил Хрисеиду за то, что та играла с козлятами, которых держали близ площадки для жертвоприношений. «Это не домашние любимцы, — кричал жрец, хлеща девушку большими квадратными ладонями по лицу и рукам, — а священные животные! Как смеешь ты осквернять их своими ребяческими ласками?» Хрис стоял рядом и наблюдал, как бьют его дочь. Хрисеида не сразу разгадала выражение его лица, но в конце концов заключила, что отцу стыдно за нее. И все же он позволил ей развлекаться самостоятельно, прекрасно понимая, что она нарвется на неприятности. Хрисеидой овладела новая мысль: возможно, отцу безразлична ее участь. Возможно, она слишком часто испытывала его терпение и окончательно вывела его из себя.

Хрисеида задумалась, не стоит ли попытаться сбежать от греческих лазутчиков, явно не способных развить такую же скорость, как она. Но, страшась разочарования, которое появится на отцовском лице, когда он увидит беглянку, и памятуя о его прошлых унижениях, когда дочь ловили на более мелких проступках, девушка не решилась на побег. Горькие размышления отвлекли Хрисеиду, и она не заметила, как замедлила шаг. Тут один из греков ткнул ее в поясницу, пребольно ущипнув, и расхохотался, когда она взвизгнула.

Девушке пришло в голову, что страх огорчить отца оказывал на ее поведение куда большее влияние, чем все прочее. С тех пор, как Хрисеида наткнулась на подземный ход под стеной, она часто исследовала окрестные луга и предгорья, прячась за деревьями и скалами, чтобы ее не заметили троянские караульщики или горожане, которые могли нажаловаться Хрису. Однако она даже не задумывалась, что греческие солдаты способны схватить ее и зарезать прямо на месте, оросив ее кровью травянистые кочки на песке. Как не задумывалась она, что попасть в плен к грекам еще хуже, чем пасть от их рук.

Когда Хрисеиду привели в греческий стан, ее оглушили неумолчный гомон и крики, но она почти не разбирала, о чем говорят окружающие. Был ли то другой язык или просто малопонятное наречие? Девушка не могла сказать наверняка. Мужчины были вооружены и закованы в доспехи: лязг металла так резал слух, что у нее свело зубы. В конце концов Хрисеиду подтащили к шатру и втолкнули внутрь. Она прищурилась от тусклого света факелов и закуталась в плащ. Шатер был полон женщин, других пленниц, которые сгрудились в кучу и обнимали друг друга, словно защищая от холода. Дочь жреца вглядывалась в