Они ковали ядерный щит СССР - Владимир Шатакишвили

коров. На месте не стояли – всё время в движении. Колонна строителей выполняла нелёгкую работу, бытовые условия никакие: не помыться, не постирать, не как следует поесть. Никакого планового снабжения питанием не было. Иван организовал охоту на кабанов, джейранов, уток и… снял проблему с мясом.

Крепчал характер, закалялся. Народная стройка! Молодость, счастье, сила, здоровье. И… увлечённость. Сколько неурядиц было, а всё не беда, справлялись. Вдоль уложенного железнодорожного полотна тянули провода на столбах. Хорошо, когда шли по ровной местности, в горах – труднее, но не безнадёжно же! Хуже было с налётами басмачей, которые затаились после гражданской войны. Нападали, учиняли жуткие погромы, морем крови заливали кишлаки, посёлки. Брала злость и бессилие. Но прислали войска, они и навели порядок и уже никуда – вплоть до окончания стройки – не уходили. Бандитов обезвредили.

Дошли до Алма-Аты, там начиналась пустынная равнина. Работа пошла скорее. Но непривычными и опасными были незнакомые ещё трудности: змеи, скорпионы, каракурты. Помогли казахи. Народными методами научили защищаться от этих беспощадных тварей…

А из Семипалатинска навстречу спешила другая колонна. Шёл 30-й год. Тогда-то начальник колонны Шемякин получил телеграмму: «На товарную станцию Алма-Аты прибыл американский автомобиль «Форд». Выделен в ваше распоряжение».

Новость замечательная. Да где взять шофёра? А шофёр вот он – Ваня Медяник! Завелась машина, заревел мотор, пугая жителей да живность местную. Собаки захлёбывались от злости и страха, ревели коровы, разбегались люди, никогда не видевшие машин.

В конце июня 1930 года состоялась встреча двух колонн строителей. Стройка закончена! Первый этап в жизни Ивана Медяника завершился. И уже никто не мог его назвать пацаном, мальчишкой. Он подрос на целых 27 сантиметров. Поехал домой в Родниковку в отпуск, его и дома еле узнали: раздался в плечах, богатырь, прилично одет, с подарками для родных. Да ещё холостой! Да ещё на гармошке играет, поёт, танцует. Но главное – холост!

Родниковские девчата с ума сходили – прихорашивались, глазами стреляли да завлекали парня слезой, песнями, смехом переливчатым. Иван только посмеивался, но не заносчиво, даже будто виновато: сердцу ведь не прикажешь, если оно не задето любовью.

А потом махнул на «Уралмаш». Ещё на Турксибе отозвался на клич уралмашевцев, дал согласие поработать на знаменитом заводе, которому позарез нужны были молодые и сильные руки. Там, на Урале, стал на мощной семитонной машине возить лес на стройку. Да недолго возил. Однажды застрял в бездорожье, всю ночь замерзал, из обогревателей – только паяльная лампа. Когда его отыскали, ещё был жив. Но отмороженными оказались обе ноги. Комсомольская организация и профсоюз позаботились о нём – добыли путёвку на Юг.

– Вот так я и появился в Пятигорске, Володя… – заключил проснувшийся и неслышно ставший за моей спиной Иван Никифорович. – Прямо мистика какая-то! Было это в мае 1931-го. Приехал под присмотром медицинской сестры, а уже к концу месяца почувствовал себя лучше. Ну, как впечатление от моих старых фотографий?

– Словно посмотрел документальный фильм под названием «Путёвка в жизнь-2». Но жду продолжения! Так вы и остались в Пятигорске, приехав лечиться?

– Не сразу. Врачи рекомендовали мне второй срок лечения. Я послал на Уралмаш заявление с такой просьбой, мне подтвердили согласием. Лечился основательно. Доктора замечательные, они-то и посоветовали сменить климат: «С вашим заболеванием нужен тёплый климат. Поживите годка два-три, ванны попринимайте, организм молодой, справится. Решайте».

Пятигорск мне очень понравился. И зелень, и минеральная вода, и солнца много, да ведь, по сути дела, это был первый виденный мною город, где бегают суматошные трамваи, люди ходят степенно, улыбаются, отдыхают в скверах, в Цветнике звучит музыка – красота и польза. Но ни о каком дезертирстве с Уралмаша и мысли не было. Не такой у меня характер – искать, где легче. Хоть ноги и подлечил, да ходил с трудом. А тут наша семья перебралась с Волги на Ставрополье, в сельхозкоммуну «Пролетарская воля», которой руководил Семён Васильевич Луценко, и где уже обосновались братья моего отца Никифора Степановича. Это и подтолкнуло к окончательному решению попросить увольнения и отослать медицинские рекомендации.

И окунулся я с головой в замечательную мирную жизнь. Если кому нужна была помощь: электропроводку починить, сантехнику, автомобиль подремонтировать – это пожалуйста.

Но тянуло на простор, чтоб ветер гудел – от бега, от движения машины, от любой скорости. А тут подоспел призыв ОСОАВИАХИМа: «Молодёжь – на самолёты!» И пошёл я водителем в аэропорт, друзьями-лётчиками обзавёлся, они меня брали с собой на борт, даже за штурвалом сиживал… И всё-таки лётчиком не стал. Уже экзамены сдавал, да получилась неувязка с шасси, и инструктор взял штурвал на себя. Но авария всё-таки произошла – выбросило меня из кабины. Сотрясение мозга и сдвиг дисков позвоночника. В сознание пришёл уже в больнице, где и лечился четыре месяца… Был признан военкоматом нестроевым.

Стал работать в санатории, тогда он носил имя великого хирурга Н.И. Пирогова, мне и комнату дали, всю технику чинил. За хорошую работу главный врач Сергей Дмитриевич Коротецкий поставил на дополнительное питание. Зарплата приличная. Пошёл на поправку. Надо сказать, что в этой здравнице работали талантливые хирурги – Рубен Григорьевич Серибекян, Анна Григорьевна Жукова, врачи Н.А. Шустова, Казеразский (к сожалению, имя запамятовал).

Ну, и подошло время – встретил любовь. Тогда она звалась Любочкой, а уж потом стала женой – Любовью Алексеевной. В 1933-м свадьбу сыграли, в 1935-м сын родился – Евгений. А дочка – Ляля или Лидия Ивановна – только через девять лет появится после Жени.

– Не знал я, да и никто не мог знать, какая горькая судьба окажется у моей семьи. Любовь Алексеевна трагически погибнет. Как не знал, что в моей судьбе ещё не раз возникнет Урал, степи Казахстана, Семипалатинск.

Иван Никифорович задумался, улыбнулся:

– Ты по возрасту своему, наверное, такой песни и не знаешь, а она в мечтательную пору моей молодости как раз была под стать.

– А какая песня? Может, и знаю, – отозвался я.

Медяник тихонько запел:

Снятся людям иногда

Молодые города,

У которых названия нет…

– Знаю, почему же не знаю? Слышал, Иван Никифорович. Но насколько помню, там не «молодые» города, а «голубые города»!

– Ладно, я не об этом. Я о тех городах, у которых не было названия – как города моей судьбы: Челябинск-40, Челябинск-70, Арзамас-16…

– Ещё чайку? – извинившись, перебила нашу беседу тактичная Вера Николаевна, жена и верный друг Ивана Никифоровича, встреченная им в 1962 году.

Я всегда поражался, как эта женщина сумела стать для него такой ладно скроенной половиной,