Расколотая корона - Виктория Холт

Получив это известие, Генрих пришел в ярость. До сих пор все шло так гладко. Ему хотелось немедленно ринуться в бой, чтобы показать этому мелкому королю, кто здесь хозяин, но его наметанный солдатский глаз сразу определил, что горы слишком круты, а погода слишком дождлива, чтобы начинать успешный поход. Он проклял Родерика — единственного, кто осмелился ему противостоять, — и поклялся, что, как только погода изменится, он заставит его пожалеть о своем решении.

Наступило Рождество. Генрих не жалел, что ему придется праздновать его в Дублине. Приближалась годовщина смерти Томаса, и он знал, что в Англии и Франции люди будут об этом помнить. Поэтому было лучше находиться в такое время подальше.

Те из ирландцев, кто решил признать его своим правителем, оказывали ему великие почести. Они даже построили для него дворец за городскими стенами. Его возвели в кратчайший срок из плетня. Генрих очень им гордился. В Рождество, сказал он, будет великое празднество, и он пригласит всех своих новых и верных подданных разделить с ним трапезу.

Затем он велел своим поварам приготовить такой роскошный пир, который впечатлил бы этих людей настолько, что они говорили бы о нем долгие годы, а Родерик из Коннахта услышал бы о богатствах нового владыки Ирландии.

Было много веселья и смеха, и Генрих слушал песни и игру на арфе своих новых подданных с серьезной благосклонностью.

Вскоре после празднеств он устроил так, чтобы епископы Ирландии присягнули ему на верность, и когда это было сделано, он написал Папе, прося Александра признать его и его наследников правителями Ирландии.

Все шло хорошо, за исключением надоедливого Родерика, который постоянно заявлял о своей решимости противостоять королю. Генрих планировал взять силой то, что Родерик не хотел отдавать, но погода все еще была слишком коварной, чтобы начинать поход. Ветер завывал над рекой; дождь лил как из ведра; даже самому неопытному солдату было ясно, что в таких условиях успешной кампании не провести.

Миновал январь, наступил февраль, но погода по-прежнему была не на их стороне, и ему ничего не оставалось, как ждать.

Он прождал весь март, и как раз в тот момент, когда готовился раз и навсегда сломить сопротивление Родерика, из Англии прибыли корабли.

Они принесли тревожные вести.

В годовщину смерти Томаса паломники хлынули в Кентербери. Многие из них утверждали, что излечились от своих недугов у гробницы мученика. Все говорили, что Томас — святой.

Хуже того, Папа отправил в Нормандию кардиналов Теодвина и Альберта на поиски короля.

— Почему они ждут в Нормандии? — потребовал ответа Генрих. — Почему не едут в Англию?

Ответ был прост. В Англию они не ехали, ибо знали, что, ступив на ее землю, будут арестованы как угроза миру в королевстве.

Вместо этого они ждали его в Нормандии.

— Что ж, значит, им придется подождать, — был его ответ.

— Говорят, милорд, что если вы не отправитесь в Нормандию со всей поспешностью, у них есть полномочия от Папы наложить на все ваши земли интердикт.

— Клянусь очами Божьими, — пробормотал король.

Он, конечно, знал, что ехать придется. Если он этого не сделает, то может потерять Нормандию.

Томас и в смерти продолжал досаждать ему не меньше, чем при жизни, — а это о многом говорило.

Он заперся в своих покоях. Что делать? Прошло больше года со дня смерти Томаса, а память о его мученичестве была свежа, как никогда. К тому же все эти чудеса у гробницы, да и врагов у него было слишком много.

Медлить он не смел. Слишком многие ждали случая, чтобы отхватить его земли. Он не мог завоевать всю Ирландию, как планировал. Родерику из Коннахта придется подождать.

Оставив Хью де Лейси с гарнизоном удерживать завоеванные земли, он отправил кардиналам гонцов с вестью, что немедленно отплывает в Англию и в должный срок прибудет в Нормандию.

***

В то Рождество Генрих Молодой Король решил напомнить всем при своем дворе, что он и впрямь их король. Отец отправил его в Нормандию, когда сам уехал в Ирландию, и там он должен был исполнять обязанности своего рода регента.

— Регента! — взорвался Генрих в разговоре с Уильямом Маршалом. — С какой стати я регент? Я полноправный король!

Уильям Маршал, племянник графа Солсбери, который уже несколько лет был оруженосцем при Генрихе Молодом, был его ближайшим другом и соратником.

— В должный срок вы станете им во всех отношениях, — напомнил он.

— Не при жизни моего отца, Уильям.

— Милорд, — ответил Уильям, — неразумно упоминать о смерти короля.

— Как я могу не упоминать о ней? Лишь когда это случится, я стану свободен.

Уильям Маршал боязливо оглянулся, но Генрих расхохотался.

— Не бойся. Люди здесь — мои друзья.

— Король никогда не знает, кто его друзья.

— Я знаю, что ни у одного короля в христианском мире нет столько врагов, сколько у моего отца. Сама его натура порождает вражду.

— Осмелюсь вам возразить, милорд.

— Осторожнее, Уильям. Помни, я твой король.

— А еще вы мой друг. Если я должен льстить вам, как многие другие, я перестану быть другом. Чего вы желаете, милорд, — моей лести или моей дружбы?

— Ты знаешь, Уильям.

— Думаю, да. Поэтому рискну сказать, что если не все любят вашего отца, то мало кто его не уважает и не боится; а иногда лучше, чтобы тебя уважали и боялись, чем любили.

— Старик одурманил тебя своими припадками ярости.

— Умоляю вас, не говорите о нем так. Он ваш отец и наш король.

— Вряд ли я это забуду. Но знай, Уильям, он не будет вечно держать меня в таком положении.

— Милорд, вы еще молоды. Вы покорили сердца людей своим нравом, но вы не можете позволить себе выступить против отца.

— Я и не говорил, что сделаю это, Уильям. Я лишь говорю, что хочу быть королем не только по имени.

— Но в Англии уже есть король.

Генрих вздохнул.

— Ладно, давай подумаем о другом. Это мое первое Рождество в качестве короля, и я намерен отпраздновать его подобающим образом. Этот двор не будет сомневаться в моем сане.

— Этот двор, милорд, точно знает ваш сан. Вы — его король, и впервые в истории у Англии два короля.

— Такова была воля моего отца, и винить ему некого, кроме себя. Ну же,