Елизавета I - Маргарет Джордж

Нас пощадили чудовищные Религиозные войны, которые раздирали на части Европу.

– Надеюсь, мимолетное, – добавила я.

Я рассказала ей об испанской армаде.

– Ох, моя дорогая госпожа! – ужаснулась Марджори. – Беды и внутри, и снаружи.

– А теперь во исполнение своих обязанностей подбодрите меня, как вы всегда это делаете. – Я ущипнула ее за щеку.

Она рассмеялась и на мгновение вновь стала прежней Марджори. Потом ее улыбка угасла.

– Мы должны молиться за новый английский ветер, который расшвыряет их корабли во все стороны, – сказала она.

Я мрачно сидела в своей опочивальне, обхватив лицо руками. Я попросила Кэтрин принести мои драгоценности. Часть из них придется заложить; необходимо было принять болезненное решение. Кэтрин послушно поставила передо мной несколько ларцов, все запертые. Ключи были у нее, хранительницы королевских сокровищ.

– В этом лежат исторические ценности короны. – Она указала на инкрустированный слоновой костью ларец со скругленной крышкой, затем погладила лакированную ореховую крышку другого, с золотыми ручками. – В этом повседневные украшения, если можно их так назвать. А тут – ваши личные украшения.

Этот ларец был отделан перламутром.

Я ни за что не готова была расстаться с личными украшениями – ниткой жемчуга, подаренной Лестером, изумрудным кулоном Дрейка, рубиновой подвеской «Три брата» и массивной золотой цепью, памятью об отце; ожерельем с инициалом «Б», принадлежавшим когда-то моей матери; брошью в виде лягушонка, подарком Франциска. Нет, их я не продам никогда. Я отодвинула ларец в сторону. Его не было смысла даже открывать.

То же самое относилось к историческим драгоценностям. Их нельзя продавать. Они принадлежат Англии и должны перейти к тому, кто займет престол после меня. Там была тонкая золотая корона Ричарда Львиное Сердце с вделанными в нее глазками из ляпис-лазури из Святой земли. Каплеобразный темный рубин, который Генрих V, унаследовавший его от Черного Принца, надевал на битву при Азенкуре. Коронационный перстень Эдуарда Исповедника с квадратным изумрудом, золотой крест Альфреда Великого. Мне нравилось вынимать их из ларца и рассказывать себе их истории – вроде легенды о том, как в поединке с герцогом д’Алансоном Генрих V чуть не лишился своего рубина, когда Алансон нанес ему удар мечом по шлему, едва не расколов его. Мы, монархи, любим бросать всем вызов, демонстрируя свои ценности в битве.

Битва. Именно из-за битвы мне приходится продавать сокровища. Битвы на суше, в Нидерландах, битвы на морях, а теперь еще и у нас дома. Но рубин Генриха V не для того уцелел в битве при Азенкуре, чтобы его продали ради жалкого короля Испании.

Повседневные драгоценности… Чтобы удержаться на плаву, придется мне начать сбывать их, как тонущий корабль скидывает в море драгоценный груз, лишь бы спастись. Дрейку однажды пришлось так сделать на пути домой: он выбросил за борт три тонны гвоздики, которая стоила целое состояние, но не имела бы ровным счетом никакой ценности, не сними он свой корабль со скал, в которых застрял. Пряности отправились за борт, а корабль смог освободиться.

«Вот и нам, видно, придется поступить именно так», – подумала я, доставая из ларца изящное жемчужное с золотом ожерелье с сапфировыми подвесками, ограненными в виде капель, – подарок датского посла.

Дипломатические дары пойдут на продажу первыми, с ними расстаться будет легче всего. Там были кулоны из рубинов и тусклых неогранeнных алмазов, жемчужные серьги, не отличавшиеся ни тонкостью работы, ни размером самих камней. Их я получила из Франции, Швеции и России. Были там также ониксовые ожерелья из Испании, преподнесенные мне испанскими послами в те времена, когда мы еще принимали их у себя. Испанцы вообще любят все черное. Черные украшения, священников в черном облачении, черные дела.

Массивные золотые браслеты, уже вышедшие из моды, подарки давным-давно почивших придворных. Зато за них должны дать хорошую цену – еще бы, столько золота! – а дарители никогда не узнают, какая участь постигла их подношения. Броши, такие тяжелые, что оттягивали шитье; булавки, которые не застегивались; слишком большие кольца, которые крутились у меня на пальцах, – со всем этим будет не жаль расстаться. Получилась небольшая аккуратная кучка. Но на сколько кораблей хватит вырученных денег? Сколько солдат можно на них экипировать? Посреди всего этого добра неожиданно обнаружилось позолоченное деревянное яйцо с гусиной ярмарки, куда меня занесло много лет назад. Это тоже сокровище – но только для меня.

Ну что ж, начало положено. Я посмотрю, сколько за это добро дадут, прежде чем залезать в мои сундуки глубже. Кроме того, можно продать кое-какие принадлежащие короне земли, но это уже крайняя мера.

Кэтрин никак не облегчала мне задачу. Стоя у меня за спиной, она грустно смотрела на блестящую кучку. Потом наклонилась и вытащила янтарное ожерелье:

– Ох, вы же не собираетесь его продавать? Я помню, как Иван Четвертый прислал его!

– Оно никогда мне не нравилось, – отмахнулась я. – Некрасивый цвет.

– Но в России, где любят такой темный янтарь, оно стоило дорого.

– Они имеют право на свои предпочтения, – отозвалась я.

– Жаль, конечно, что Иван избрал себе такую судьбу, – вздохнула она.

– Благодаря чему заслужил прозвание Грозный?

– Да, а ведь он был человеком большой проницательности и блестящих способностей, – заметила она. – Не зря же он заслужил вашу дружбу.

– Ладно, да ниспошлет Господь покой его душе, где бы она сейчас ни находилась.

На исходе своих дней он еще более обезумел. На смертном одре принял монашеский постриг и взял себе имя Иона.

– Думаю, у меня до сих пор где-то хранятся подаренные им соболя, – добавила я. – Можете пользоваться ими зимой. Я знаю, что вы переносите холода тяжелее моего.

– С каждым годом зимы даются мне все труднее, – призналась Кэтрин. – И каждый год, когда наступает весна, мне хочется сказать листьям, чтобы не торопились распускаться, – вдруг зима напоследок решит вернуться?

– Прямо как испанцы, – рассмеялась я.

Я поднялась, ощущая себя практически развалиной – все от волнений и отсутствия физической активности. Я заставила себя отойти от стола. До заката был еще приблизительно час.

– Нужно прогуляться, – сказала я. – Пойдемте со мной. Марджори тоже прихватим. Нам, трем старым воронам, не помешает размяться.

Нонсач всегда использовался главным образом как охотничий домик; когда мы приезжали, главный псарь приводил свору королевских гончих. Однако на этот раз, вместо того чтобы отправиться на охоту самой, я разрешила окрестным жителям в это время нужды невозбранно охотиться в королевских угодьях.

Мы направились в рощу Дианы, которая представляла собой гимн охоте. При входе в этот небольшой лесок имелся помост, где я обыкновенно останавливалась, чтобы пострелять, однако сегодня мы прошли под ним и двинулись