Ласточка - Алексей Тимофеевич Черкасов

Гриша внимательно прислушивался к словам лоцмана Прелюбова и, подумав немного, сказал:

– Дядя Еким, а что если поплыть на берег с бечевой да подтянуть канат?

– Экий ты прыткий, – отозвался лоцман, даже не взглянув на Гришу. – Да кто же это поплывет в такой дурнине к берегу? Волна за волну переходит. Экие буруны гонит ветер! И темень сгущается. Нет уж, не пристать нам к берегу. Ежели чудо какое спасет… Да где? Чуда ждать неоткуда! – безнадежно проговорил лоцман и покачал головой.

Гриша бросил острый взгляд на южный пологий берег, взъерошивая свои черные жесткие волосы, подумал: «И до берега-то не больше полсотни сажен. Ужели не доплыву?»

– Выплыву на берег! – вдруг заявил Гриша лоцману. – Я выплыву. – И, сбросив с себя рубашку и штаны, схватил прикрепленный к канату конец бечевы с привязанным к нему для забрасывания на берег гладким камнем.

– Ты што это, Гришка, сдурел! – крикнул лоцман и сделал шаг к Грише, пытаясь удержать отчаянного парня.

Но Гриша легко прыгнул на край плота и, вытянув руки, кинулся в волны. Набежавший водяной вал скрыл его под собою, однако через секунду он вынырнул в пяти саженях от плота и, взмахивая руками, изредка зарываясь головою в пену волн, поплыл к южному берегу.

– Сдурел парень, сдурел, – прошептал лоцман и бросился распутывать и травить бечеву, прикрепленную к толстому, свернутому в кольца канату. Сплавщики головной греби столпились вокруг него и жадными взглядами искали в бушующей реке черную точку – плывущего человека. Но вот и черная точка исчезла среди волн, хлеставших о берег.

– Знать, утонул, – сказал мужик в синих мокрых штанах.

– Вот ты и возьми.

– Жалко парня.

– Отчаянная голова.

– Ишь ты как вышло, а?

Лоцман взглянул на берег, и лицо его вдруг расплылось в широкой улыбке. Он заметил, как черная точка возле берега вдруг стала подниматься все выше и выше над водою.

– Пошто гребь оставили! – рявкнул он на сплавщиков. – Нос на верхотуру повело, али не видите?

– Еким Митрич, корма ближе к берегу, – заметил лоцману один из сплавщиков.

Прелюбов окинул положение плота на реке, приказал:

– Чалку, чалку живее в воду! Всем грести! Бейте вправо! Подведите нос оборотным ходом к берегу. Эй, корма, приналягте на гребь. Прина-алягте! Хлеще! Еще!

Плот скрипел. Потрескивал. Волны били все сильнее и сильнее. Гриша, еле переводя дух, вытянул, наконец, за бечеву чалку на берег. Напрягаясь изо всех сил, упираясь ногами в камни, скользя и падая, он подтащил тяжелый канат к толстому тополю, захлестнул его вокруг ствола и проворно взял свой конец на мертвый узел. Вдруг канат поднялся над волнами, натянулся, и в этот же миг лицо Гриши побагровело, затем посинело и побелело. Мышцы на его шее, на спине, на руках вздулись. Лицо искривилось, и он, извиваясь, пронзительно закричал. Левой рукой он бессознательно упирался в ствол дерева, точно старался оторваться и не мог, а правая рука оказалась намертво захваченной петлей каната. Пальцы ее попали в узел каната и были скручены в сплошной свистящий кровью кусок мяса. Кровь обагряла канат, ствол тополя и струилась под ноги Гриши на примятую отаву недавно скошенной травы.

Гриша замолк. Изредка вырывался из его груди тяжелый, надрывный стон. Прислонившись головою к стволу дерева, он даже не взглянул, как лоцман Прелюбов охотничьим ножом обрезал его безжизненные и бесформенные пальцы правой руки и бросал куски этого сочащегося кровью мяса в Енисей. Не слышал Гриша и того, как ему заботливо перевязали руку, – все это прошло для него, как тяжелый, кошмарный сон. Но он видел, ясно видел, как тяжелый плот выписал крутую спираль в реке и, подойдя вплоть к берегу, остановился на туго натянувшемся канате.

– Худо парню, худо, – сказал лоцман Прелюбов столпившимся вокруг тополя сплавщикам и пассажирам. – Но токмо, ребята, ежели бы не он, конец был бы нам всем! Ну, мы не останемся в долгу перед парнем. Вот она какова, лоцманская купель! Что и говорить, теперь Григорий Иванович сам Большой Лоцман. Поможем ему подняться на ноги, а? Как думаете, ребята?

– Знамо дело, – поддержали лоцмана сплавщики.

– О чем и говорить… Поможем, сообща поможем подняться на ноги Григорию Ивановичу, – сказал за всех приземистый мужичок в синих штанах с рыжими усиками и рыжей бородкой.

…Шли годы. По Енисею и его притокам много проплыло плотов.

Григорий Черемных после своей первой лоцманской купели избороздил все реки и речушки в бассейне Енисея. Его знали в тайге, на лесосеке многих леспромхозов. По угрюмым притокам Енисея и по самому Енисею он доставил к лесопильным и дереворазделочным заводам миллионы кубометров великолепного строевого сибирского леса. Не зря же в тресте говорили о нем как о прорабе «миллионных кубометров». И, как это ни странно, почти никто не знал, когда и почему этого неутомимого, энергичного прораба прозвали Большим Лоцманом. Но еще девять лет тому назад, когда он впервые появился в тресте, а затем в отстающих леспромхозах, он уже был известен под именем Большого Лоцмана. Кажется, прозвище родилось вместе с его именем.

2

Мое знакомство с Большим Лоцманом началось с небылиц. Некий Иронов, местный журналист, высокий, сухой и горбатый, как надломленная жердь, на мой вопрос, каков из себя Большой Лоцман, охарактеризовал его как человека необыкновенной физической силы, нелюдимого и мрачного.

– Это, знаете ли, чудовище, – сказал Иронов. – В плечах – во. Бородища – во. Брови – мохнатые. Разговаривает совсем мало. Он, знаете ли, если сожмет руку, то, я думаю, глаза выстрелят. У таких бородатых сила необыкновенная. Я пишу о нем рассказ для альманаха. Вы прочитаете. Материал очень богатый. Он, этот лоцман, прославленный прораб во всех леспромхозах. Как говорится, в воде не тонет, в огне не горит, а в тайге встретит медведя – или убьет сразу, голыми руками, или дружбу с ним заведет и за лапу потом здоровается. Силища! Перед таким, знаете, и муравьятник – щенок.

И, довольный своим острословием, Иронов засмеялся мелким, зыбким, тающим смехом.

– А вы встречали его?

– Кого? Медведя?

– Большого Лоцмана?

– Да я только что из Д. – леспромхоза, – ответил Иронов. – Мои сведения из самых достоверных источников. Я, знаете ли, за этим Большим Лоцманом гонялся, как собака, по всем лесосекам. А морозище! Снега. Безлюдье. Лесоповал и все такое. Измучился в этой проклятой глухомани.

Я спросил журналиста, как фамилия Большого Лоцмана.

Хихикая и потирая тонкие, ссохшиеся, желтые ладони, Иронов ответил:

– Фамилия? Э-э, нет, пока не скажу, это мой авторский секретец. Прочитайте мой рассказ – узнаете. Я уже пишу.

Рассказ Иронова я так и не прочел, но вскоре после