На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко
На доблесть и на славу читать книгу онлайн
Роман «На доблесть и на славу» завершает дилогию известного ставропольского писателя Владимира Бутенко, посвященную судьбе казачества в годы Великой Отечественной войны. Лихолетье развело по обе стороны фронта казачий род Шагановых. Красноармеец Яков в составе сабельного эскадрона проходит ратный путь до Будапешта, приумножая славу предков. Ранениями и собственной кровью смывает он клеймо «сына старосты». Также нелегкие испытания выпадают на долю его жены Лидии, арестованной смершевцем только за то, что была невесткой атамана.
Тяжелой оказалась стезя старшего поколения Шагановых и тех, кто поверил посулам гитлеровцев «даровать казачью вольницу». С документальной точностью и мастерством в романе рассказывается о скитаниях многих тысяч казачьих беженцев, о распрях атаманов, о пребывании Казачьего Стана в Белоруссии и Италии, о трагедии Лиенца, когда английское командование обманом заставило казачьих изгоев и офицеров принять горестный «венец правды».
Яков смущенно усмехнулся и вздохнул:
– В окопах о наградах некогда думать. Это в штабах, Кузьмич, хорошо мечтать! Из нашего эскадрона в живых осталось человек тридцать, а, может, и меньше…
– И про то, как ты полицая из Пронской застрелил, тоже упоминули. Эх, молодец-казак! – И дядька Михаил метлой прошелся по двору, наказал старухе собирать на стол, достал из погреба припыленную бутылку с медовухой, заткнутую кукурузной кочерыжкой. Яков докуривал и, когда хлопотун вышел из хаты, снова спытал:
– Жену мою давно встречал?
– Жива твоя Лидия Никитична, сын учится. Ну, пошли вечерять!
– Ты, Кузьмич, не обижайся… Я, конечно, зайду. Но ты меня бы подвез домой! По хутору хромать… непривычно…
– Само собой довезу! – с угодливостью, за которой Яков почуял нечто иное, отозвался хитрован, пропуская его в горницу. Тетка Варвара выставила на стол квашеную капусту, моченый терен, оладьи, зеленоперый лук, нарезанное сало, миску с щучьей икрой. Яков достал из вещмешка четвертушку хозяйственного мыла, – вымыв руки, оставил на полочке рукомойника. Заметив столь нужный подарок, хозяйка тем не менее не преминула пошутить:
– Так ты домой с голыми руками доберешься!
– Лидия нехай дожидается, а ты, мать, не корми побасенками! – перебил Михаил Кузьмич и поднял рюмку с мутноватым зельем. – За дорого гостечка и героя! С прибытием на родину!
Тетка Варвара, по всему, тоже хотела разделить застолье. Даже пригубила крепкой браги, что случалось крайне редко. Но муженек всячески перебивал ее, мешал говорить, спорил и, в конце концов, принудил уйти, заняться грядками. Засобирался и Яков.
– Ты сиди, отдыхай и не суетись, – зарокотал краснослов, в очередной раз наполняя рюмки. – Нехай сильней потемнеет, чтоб меньше видели. Конячка служебная, а я навроде – такси… Ешь икру! Царская закуска. Две щучары в сетку влезли. Одна дыру прорвала и утикла. А другую выхватил! Икры – полный кувшин… Уже и карась, и красноперка на червя дюбает.
– Хочу, Кузьмич, опять в МТС. Сегодня утром заходил. Директор, из фронтовиков, пообещал взять на трактор. Чуть отдохну, окрепнет нога, – и в поле! Истомился по делу, по земле. Ну, поехали?
– Маленький случай освещу и – айда! А теперича, Яша, выпьем… – и, закусывая, не тратя времени, завел. – Жила у нас в хуторе одна бегличка из Ростова. Дамочка из благородных. И завезла с собой в хутор кошку невиданной породы! Сиамской, по-научному. На провесне вдарилась она в гульки. Всех хуторских котов обслужила эта самая Тигруша, хотя цветом она – светло-гнедая, ажник коричневатая, с темными ушами. Да, отгужевалась с хвостатыми хуторцами и – пропала. Хозяйка ребятежь наняла шукать. Когда вдруг иду вдоль речки, – еще лед держался, – глядь, а сиамская мадама с натуральным камышевым котом обнюхивается! Это как?!
– Поехали! – Яков встал, придерживаясь за спинку стула. – По дороге расскажешь…
– Цыть! Не ерепенься… Заприметил я место. Было это прошлым мартом, когда на пленного немца облаву делали. А в начале лета нашел я двух помесных котят, – голова материнская, змеиная, с прижатыми ушами, а мастью – темно-серые, в разводах, как батька. Взял на пасеку, вскормил. Кошечка стала рано охотиться, и птиц, и мышей, и сусликов душить. И убегла. А котика я приручил, домой привез. И что оказалось? Рыболов! Как-то отчаливаю лодку от берега, а он с разгону – сиг! Закинул удочки. Он – на самый нос уселся и за поплавками следит не хуже меня. И только поймал ласкиря, над лодкой занес, – на задние лапы встал, хвать! Тут чекамас[50] взялся, с полкило. Не тронул! Понятие имеет – это для хозяина. Так кажин раз с ним ловили. И вот слабо засек я красноперку, сорвалась у самой лодки. Он – в воду, за ней! Выныривает, а рыба в зубах!
Яков засмеялся, стуча тростью, пошел к выходу.
Светлогривая лошадка вынесла с забазья тарантасик, зацокала по улице. Сидевший рядом с возницей, Яков весело оглядывал дворы, угадывал в темноте случайных прохожих. Истомлено-радостно ныла душа в ожидании встречи с домом! Но у околицы аксайский баламут вдруг развернул лошадь и, стеганув кнутишкой, погнал в противоположную от Ключевского сторону. Яков с недоумением привстал с лавки, схватил за руки хуторянина.
– Куда ты меня везешь?
– Везу, куда надо!
– Кончай дурью маяться! Дай вожжи!
– Твой дом там, где жинка. Правильно? А Лидия зараз в Пронской, в больнице! – за сердитым криком Наумцев старался спрятать свое волнение. – Вторую неделю там. В силосную яму, на ферме, соскользнула и – на вилы! Хорошо только бок проштрыкнула!
Яков минуту потрясенно молчал, затем вцепился в вожжи, остановил кобылку. Спрыгнув наземь, бросился снимать посторонки, гужи. Все увещевания Михаила Кузьмича канули бесследно. Поняв, что Яков решил скакать в станицу, раздосадованный пчеловод сокрушенно твердил:
– Коли останешься в больнице, конячку смело отпускай! Она сама дорогу в хутор найдет. Не держи при себе! А то мне голову бригадир открутит…
Яков чуть не загнал лошадь, безостановочно жаля кнутом. Он осадил ее у самого больничного крыльца, валко слез, захромал по ступеням. В начале коридора, за столом, с ясной керосиновой лампой, сидела дежурная медсестра. Невысокая, калмыковатая девушка встревоженно вскочила, преграждая проход.
– Вы куда, военный? Все спят!
– Шаганова у вас? Здесь лежит?
По плоскому лицу легли строгие тени.
– Допустим, у нас. Вы не орите! Больные…
Яков пошел по коридору прямо, не обращая внимания на возмущенную скороговорку медички. Громкий стук сапог сбоисто покатился вдоль стен.
– Лида! Шаганова! – вызывал он взволнованно-горячечным шепотом, заглядывая в открытые двери. – Лида!
И когда в предпоследней палате, напротив мутно белеющего окна, возникла женская фигура, в напахнутом халате, Яков безошибочно узнал жену. Не в состоянии унять крупной дрожи, он бросился к ней. Поймал легкие руки, ощутил родной запах волос, скользнувшие по его щетинистой щеке пушистые завитки. Они застыли, обняв друг друга…
– Как ты? Тебе можно подниматься? А то я налетел… – говорил Яков, отрываясь и в темноте ища взгляда любимой, чувствуя его.
– Уже можно… Ничего! Оклемаюсь… Главное – ты живой! А мне это за один грех… Не помогла человеку… – сквозь слезы торопливо прошептала Лидия, переводя дыхание. – Ты дома был? Видел Федю?
– Нет, сразу к тебе. У Кузьмича лошадь забрал… Ты скажи, ластушка, в чем нуждаешься?
– У меня все есть. Лечат хорошо… Как я по тебе соскучилась! – всхлипнула Лидия. – Дождалась! Господи, дождалась… Забери меня!
Яков
