Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

думал о своей работе в школе. Разве воспитание детей не есть проявление любви к родине? Хой отдавал подготовке подрастающего поколения — будущему своей страны — все свои силы, и ему хотелось верить, что его питомцы не будут такими, как он сам и как те жалкие обыватели, с которыми ему приходится сталкиваться каждый день. Они будут здоровыми, образованными людьми, полными сил и энергии. Они будут уважать справедливость, любить свободу, ненавидеть трусость и низкопоклонство. Правда, не один десяток, а, может быть, сотни лет пройдут, пока появится поколение таких людей. Но если в каждом поколении удастся воспитать их хотя бы несколько тысяч, то придет время, и их будут десятки тысяч, а потом и миллионы. Тогда достаточно будет им сделать одно движение, и французам придет конец. Главное, чтобы эта новая интеллигенция была стойкой, твердо шла к своей цели, не тратя времени на пустые разговоры. Учитель! Господи, сколько мук и страданий таит эта полубарская, полурабская профессия! Перед глазами Хоя до сих пор стоит старый учитель Хуан, когда инспектор по просвещению швырнул ему в лицо тетради с его разработками. А ученики, эти «здоровые, образованные, полные сил и энергии» люди будущего?! Жалкие, оборванные ребятишки с лишаями на голове и трахомными глазами, которые ходят в школу от случая к случаю. Сколько тревог доставляют они в конце каждого месяца учителю, который не знает, найдутся ли у родителей средства заплатить за обучение и смогут ли дети продолжать учебу. А дети из зажиточных семей, что были у него в классе? Они держались с ним так, словно их родители облагодетельствовали его! А теперь и эту убогую школу закрыли из-за войны, и неизвестно, когда она снова откроется. Где теперь достать работу, как прокормиться? Ведь он должен прокормить не только себя, но и обеспечить жену и ребенка! Мысль о безработице приводила Хоя в отчаяние, в голове неотвязно звучал все тот же вопрос: что делать? Что теперь делать?

Тут Хою показалось, будто что-то неслышно проникло в комнату. Он открыл глаза и приподнял москитную сетку. Из окна в комнату бледно-голубой шелковой лентой падал косой луч лунного света. Прозрачный, неуловимый лунный свет. Верно, уже полночь. Интересно, что делает сейчас Кхак? Ветерок все еще доносил неясный шум и далекие голоса. Видно, у депутата гости веселились всю ночь.

Рядом с Хоем легко и ровно дышала во сне Тхао, сладко спала малышка Ван, уткнувшись матери в плечо. Хой протянул руку и, едва касаясь волос, погладил жену по голове. Почувствовав сквозь сон ласку мужа, она осторожно, чтобы не потревожить Ван, повернулась и прильнула к нему. Но Хой никак не мог отделаться от грустной мысли: «Теперь мне предстоит жалкая жизнь, никому от меня не будет пользы».

Проснулся Хой еще до рассвета. Тхао возилась на кухне. У них уже было двое детей, но она все еще соблюдала обычай молодых невесток: если муж дома, надо вставать раньше, чем обычно. Во сне Ван подкатилась к отцу. Ровное, нежное дыхание. Розовые губки слегка приоткрыты, пухлые ручонки сжались в кулачки, одну ножку она непроизвольно забросила на отца. Да, пожалуй, только в этом возрасте у человека нет никаких забот. Хой осторожно снял с себя ногу дочки и встал. В шкафу, стоявшем у изголовья, он взял связанные в пачки старые газеты и отправился с ними на кухню.

Тхао удивленно взглянула сперва на мужа, затем на газеты, но Хой молча уселся около очага и стал совать газеты в огонь.

— Пусть покровитель нашего очага поможет нам...

— Ты что-то скрываешь от меня, — с тревогой в голосе проговорила Тхао.

— Ничего особенного, — ответил Хой с деланным равнодушием, — в Ханое запретили эти газеты. Вот я и решил сжечь их от греха. Найдут — могут быть неприятности.

Пламя высоко поднялось над очагом. Газеты ярко вспыхивали и корчились на огне, обволакиваясь дымом. Хой успевал прочесть лишь обрывки заголовков, набранных крупным шрифтом. Забастовки... Демонстрации... Десять тысяч горняков... Мадрид сражается... Землепашцы, объединяйтесь, требуйте... Пламя постепенно сникло, и наконец от газет осталась тлеющая кучка пепла. Хою показалось, что сейчас он сжег какую-то часть своей жизни, именно ту, которая была насыщена бурными событиями, наполнена светлых надежд. А сейчас надвигается темнота, темнота и опасности.

Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Тхао поняла, что муж не хочет говорить сейчас, и решила не приставать с расспросами. Она знала, что в конце концов он все сам расскажет. И действительно, спустя несколько минут Хой сказал:

— Слушай, вчера в Ханое полицейские агенты явились с обыском в тот дом, где я снимаю комнату.

— Какой ужас! Ну и что им удалось обнаружить?

— Если бы что-нибудь удалось, вряд ли я сейчас разговаривал бы с тобой! — отшутился Хой, чтобы успокоить жену. — Они приходили за Тхиетом, но его не было дома, и они взяли его жену.

— Вот беда! А тебе ничего не будет?..

— А что я такого сделал?

На лице Тхао была написана решительность: она будет защищать своего Хоя и никому не отдаст его.

— Точно они не берут невинных! Ты уж там держи язык за зубами. А может, тебе стоит переменить квартиру?

Хой улыбнулся:

— Ну с какой стати мне переезжать? Да и куда я поеду?

— Нет, я серьезно. Если ты останешься на прежней квартире и будешь жить среди своих отпетых учеников, у меня не будет ни минуты покоя.

— Зачем ты так говоришь, они хорошие ребята. Ты забыла, как они заботились обо мне, когда я болел? К тому же я привык к этой квартире и мне совсем не хочется возиться с переездом.

— Ну какая там возня! — Тхао на минуту задумалась, перебирая в памяти своих ханойских знакомых. — Может, тебе лучше пожить у дяди Дьема?

— Нет уж, избавь! Он с утра до ночи только и делает, что рассуждает на высокие темы. Попробуй-ка это выдержать.

— Да, — улыбнулась Тхао, — поговорить он любит. Это у него с тех пор, как умерла тетя. Раньше за ним такого не замечали.

Хой вспомнил разговор со стариком Дьемом об интернационалах и невольно рассмеялся.

— Ты небось думаешь, что твой дядюшка этакий безобидный болтливый старичок. Мы как-то разговорились с ним, так он только и знает, что говорить о политике...

— Неужели?

— Ты мне не веришь?

Тхао замолчала. Тоненько запел чайник. Хой догадывался, что жена обдумывает, куда еще можно переселить его. Он хорошо знал эту ее черту — уж если