Личные песни об общей бездне - Виктор Станиславович Коваль

мне на пальто. Сразу же собрался народ. Нет, народ мне не сочувствовал, напротив, он был готов меня растерзать. Ведь я, допустив преступную небрежность, фактически надругался над продуктом, из-за которого люди до смерти давятся в очередях! Таким я, наверное, выглядел жалким и униженным, что один мужик, самый возмущённый и справедливый, вдруг сменил гнев на милость. Он сказал: «Ладно! Ты особенно-то не убивайся. Ну, хочешь, я свою долбану?» И он решительно замахнулся своей бутылкой над вредоносными перилами. Было видно, что такой — долбанёт. Нет, не долбанул, отговорили. Странно, однако: подарить мне бутылку взамен разбитой — слабо, а вот разбить свою, чтобы мне не было так обидно, — пожалуйста. Какая-то не та гуманность — ритуальная.

И жажда общения способна порождать своих химер, и боязнь общения. Героиня моего последнего эпизода — застенчивая девушка в подворотне. Дело происходило на проспекте Мира, где возле одноимённой станции метро я столкнулся с телевизионщиками.

Однажды они подловили меня в Рахмановском переулке с вопросом: «Как раньше назывался этот дом?» Крепко я тогда задумался: Дом крестьянина — на Трубной, а это… «Ну, попытайтесь вспомнить!» — мучила меня женщина с микрофоном. Мой позор фиксировала камера.

И тут они опять, но уже на проспекте Мира: «Мы займём у вас не более трёх минут!» Ну уж нет! Хватит! В результате они всё-таки задали мне несколько дурацких вопросов, получив соответствующие ответы. Двинулся я было дальше, но услышал голос из подворотни: «Молодой человек, можно вас на минуточку?» В подворотне некая смущающаяся девушка попросила меня рассказать, о чём именно спрашивают телевизионщики. Ей надо идти как раз в ту сторону, и если они её остановят, то она будет знать, как правильно отвечать. Мои слова её расстроили. Я сказал: «Они спрашивают, зачем вам такие пышные усы и что вы находите в них хорошего и плохого?»

Между прочим, упомянутый мной дом в Рахмановском переулке раньше назывался биржей труда. Говорю об этом всем, в надежде на то, что кому-нибудь таковое знание пригодится и он мысленно пожмёт мне руку за дружескую помощь.

Не в своей тарелке

Это ощущение я испытывал всякий раз, когда продавщицы «пасли» меня по всему универмагу, будто я вор, который вот-вот что-нибудь да украдёт.

Такое внимание меня угнетало, и я, по возможности, пытался от него ускользнуть: медленно прохаживаясь по пиджачному ряду к сорочкам, я вдруг резко сворачивал в отдел дамских шуб. Там я мог спрятаться в мехах, наблюдая в промежутках между шубами, как моя надсмотрщица мечется, подобно ищейке, потерявшей след.

Или резко броситься оттуда назад в пиджачный ряд, при этом, как бы случайно, сбив её с ног — спешащую за мной в ложном направлении.

— Могу ли я вам помочь? — Так они проявляли свою лицемерную заботу, внезапно возникая за моей спиной.

Неужели они не понимают, что слежка не предотвращает кражи, но их провоцирует?!

— Могу ли я вам помочь?.. — Несмотря на то что эти слова формально звучат приветливо, их истинное назначение — силовое — отпугивать воров и дисциплинировать ротозеев.

Как-то забежал я в небольшой лондонский магазин — просто так, погреться — и услышал со всех сторон: «Могу ли я вам помочь?»

Вначале я от них отмахивался, мол, не надо мне помогать, сам разберусь. Но радушная хозяйка магазина деликатно обратила моё внимание на то, что одет я не по погоде легко и наверняка нуждаюсь в каком-нибудь пальто, например вот в этом кожаном с замшевыми вставками или — в этом, спортивного типа, на лебяжьем пуху.

Действительно, в Лондоне вдруг задули холодные ветры — с дождём и снегом, а я только что прилетел из Москвы в одном пиджаке.

— Нет, — сказал я, — это, к сожалению, для меня слишком дорого.

— No problem! — сказала хозяйка. Вот тут у неё как раз имеется большая коллекция курток разной дешевизны. А откуда я? Узнав, что из Москвы, хозяйка вызвала со второго этажа свою помощницу — сербскую девушку Милицу. Хозяйка сказала, что сербку она держит специально ради тех случаев, когда в магазин заглядывают лица славянской национальности, ибо атмосфера повышенной дружественности располагает земляков к покупкам.

«Интересно, — подумал я, — а если придут хорваты?»

Среди обслуживающего персонала я заметил также араба и китаянку. Все они участвовали в моих примерочных мероприятиях. Хозяйка предупреждала: «Эта куртка только сейчас вам впору, а наденете свитер — будет мала». А Милица говорила про другую куртку: «Я вам не советую её брать, она без капюшона. А если дождь? Тогда надо покупать шляпу и зонтик, а это невыгодно».

Араб и китаянка подносили куртки, поддерживая общий разговор исключительно короткими высказываниями: «Great!» («Отлично!») и «Wait a moment!» («Погодите, сейчас принесём ещё!»).

Наконец мы нашли то, что мне было надо, — синюю джинсовую куртку на синтетическом меху и с капюшоном. Мне сказали, что если ей подвернуть рукава, то я буду выглядеть как король. Действительно, хорошая куртка, удобная. В этой куртке я, в сопровождении хозяйки, и вышел из магазина. Любезная хозяйка не только проводила меня до дверей, но и прошла со мной дальше по улице, объясняя, как лучше добраться до Музея мадам Тюссо. И подарила мне на память сувенирчик — брелок для ключей с английским флагом.

Хорошо, что я не задал ей неучтивый вопрос о хорватах, хотя, думаю, в этих случаях она называла сербку Милицу хорваткой Милицей, язык-то у них один и тот же. Или первоначально Милица была хорваткой, а хозяйка назвала её сербкой, думая, что так мне приятней.

По дороге к музею я заметил, что в моей куртке ходят многие. И все, по виду, приезжие из Кении, Нигерии, Индии или Пакистана. Мне показалось, что глядели они на меня с каким-то оскорбительным сочувствием: «Ну, вот и ты надел униформу гастарбайтера!»

Непонятно, почему они там, в магазине, бегали передо мной на цырлах, будто я покупал не дешёвую тряпку с плохой репутацией, а соболиную шубу со вставками из горностая?

Наверное, по причине клептофобии. Именно из-за неё — навязчивой боязни быть обворованными — они и обхаживали меня всем своим интерколлективом — заинтересованно и уважительно, вынуждая меня таким настырным образом сделать хоть какую-нибудь покупку, чтобы затем проводить меня с почётом до двери и — дальше за дверь.

Иначе — бродил бы я по магазину, а потом, усыпив их бдительность, вдруг взял да и спёр что-нибудь, чепуху какую-нибудь, ну хоть брелок с английским флагом!

Времени в обрез!

Я часов не ношу. Не наблюдаю. И не потому, что