Чарльз Портис - Железная хватка

Потом в лесу поблизости они нашли лошадь За­диры. Ее не задело. К седлу у нее были приторо­чены два вьючных мешка, а в них — тридцать пять с чем-то наручных часов, дамские кольца, пистоле­ты и что-то около шестисот долларов ассигнация­ми и монетами. Отнятое у пассажиров «Летуна Ка­ти»! Пока шарили по земле — там, где бандиты бежали, — Лабёф подобрал медные гильзы. Пока­зал Кочету.

— Что это? — спрашиваю.

— Это от патронов бокового огня сорок четвер­того калибра,— объяснил Кочет,— к винтовке Генри.

Так мы еще один след нашли. Не нашли только самого Чейни. Он нам даже на глаза не попался. Скоренько позавтракали индейской мамалыгой и поехали оттуда.

До Техасской дороги ехать было всего час. Ка­раван у нас получился — загляденье. Случись вам по Техасской дороге ехать тем ясным декабрь­ским утpoм, вы б увидели двух красноглазых слу­жителей правопорядка и сонную девицу из Дар­данеллы, штат Арканзас: они шагом ехали к югу и вели за собой семь лошадей. А приглядись вы, заметили б, что четыре лошади нагружены тру­пами вооруженных грабителей и скотокрадов. Мы вообще-то и встретили нескольких путни­ков, и они подивились нашей отвратительной поклаже.

Некоторые уже слыхали вести про ограбление поезда. Один, индеец, рассказал нам, что грабители экспроприировали из багажного вагона 17 000 дол­ларов наличными. Два человека в тележке сказали, что, по их сведениям, цифра была - 70 000. Хоро­шенькая разница!

Хотя все рассказы примерно совпадали в обсто­ятельствах происшествия. Вот как было дело. Бан­диты поломали механизм переключения на стрелке Уэгнера и вынудили поезд съехать на ветку для погрузки скота. Там они взяли заложниками машиниста и кочегара и пригрозили их убить, если сопровождающий не откроет багажный вагон. У экспедитора хватило силы духа, и он отказался. Тогда бандиты убили кочегара. А экспедитор упер­ся. Тогда они подорвали двери вагона динамитом, и беднягу убило взрывом. Сейф тоже динамитом рвали. Пока все это происходило, двое бандитов ходили по пассажирским вагонам с револьверами на взводе и собирали «добычу». Один пассажир в спальном вагоне возмутился такому бесчинству, и его побили, стволом пистолета голову поранили. Только ему и доставили хлопот — да еще кочегару с экспедитором. Шляпы бандиты надвинули пони­же, а лица косынками обвязали, но Счастливчика Неда Пеппера все равно признали по мелкости его конституции да командным замашкам. Осталь­ных — нет. Вот так они и ограбили «Летуна Кати» у стрелки Уэгнера.

По Техасской дороге ехать было легко. Она ши­рокая и укатанная. Кочет так и описывал. Солнце уже встало, и снег быстро таял под теплыми и дол­гожданными лучами «Старого Светила».

Пока мы ехали, Лабёф принялся свистать раз­ные напевы — видать, чтоб от больной руки от­влечься. А Кочет едет-едет, а потом как скажет:

— Да будь прокляты эти свистуны!

Не стоило так говорить, если он хотел, чтоб те­хасец умолк. Лабёфу поэтому ничего другого не осталось, только дальше насвистывать, дескать, на­плевать ему на мнение Кочета с высокой колокольни. А потом и подавно из кармана достал варган — и давай на нем бренчать и зудеть. Играл он песен­ки для скрипки. Объявит «Солдатскую радость» — и играет. Потом «Джонни в низинке» — и тоже. Затем «Восьмое января»[72] — и его наяривает. Все они звучали как одна песня, сказать вам правду.

Лабёф спрашивает:

-— А может, чего особенного послушать хочешь, Когбёрн? — Это он ему так «сало за шкуру» зали­вал. Но Кочет ему не ответил. Лабёф после этого сыграл еще несколько негритянских песенок и убрал свой чудной инструмент с глаз долой. 

 А через несколько минут спрашивает у Кочета:

— Ты их с собой и на войне таскал? — и показывает на револьверы в седельных кобурах.

А Кочет ему:

— Они у меня давно.

Лабёф тогда:

— Ты, наверно, в кавалерии служил?

— Я забыл, как это называли, — отвечает Кочет.

— А я хотел стать кавалеристом, — говорит Ла­бёф. — Но слишком молодой был и безлошадный. Всегда потом об этом жалел. Я в пятнадцать лет в армию пошел, в аккурат на свой день рождения, и последние полгода войны застал. Маманя плакала, потому что братья мои три года домой носа не казали. Только в барабан забили, как они собрались и пошли под ружье. А меня армия определила в снаб­жение — я головы скота считал да овес по мешкам раскладывал генералу Кёрби-Смиту[73] в Шривпорте. Ну что это за служба для солдата? Хотелось вы­браться из Транс-Миссисипского округа и двинуть на восток. Настоящего боя хотелось. И под самый конец выпала мне такая возможность — майора Бёркса, интенданта, переводили в Виргинский ок­руг[74], и я поехал с ним. У нас в отряде двадцать пять человек было, и мы в самый раз поспели к Пяти Развилкам и Питерзбёргу[75], а тут-то все и кончилось. Всегда потом жалел, что не довелось мне повоевать ни со Стюартом, ни с Форрестом, ни с кем другим. С Шелби, с Эрли[76].

Кочет ничего ему на это не ответил.

А я говорю:

— Вам, я погляжу, и полгода хватило. Лабёф мне на это:

— Не, это только похоже, что я похваляюсь да глупости говорю. Иначе все было. Я чуть не забо­лел, когда услыхал про сдачу.

А я ему:

— А мой папа сказал, что лишь бы домой вер­нуться. Он чуть не умер по дороге.

После чего Лабёф Кочету так сказал: 

 — Что-то не верится мне, будто человек не при­помнит, где он в войну служил. Ты и полка не помнишь?

Кочет ответил:

— По-моему, это называлось «служить по пуле­вой части». Я так четыре года лямку тянул.

— Ты меня ни в грош не ставишь, Когбёрн, да?

— Я тебя вообще никуда не ставлю, особенно если у тебя рот закрыт.

— Ошибаешься ты насчет меня.

— Не нравятся мне такие разговоры. Будто ба­бы языки чешут.

— В Форт-Смите мне говорили, ты с Куонтрил­лом ездил и всей этой пограничной бандой.

Кочет не ответил.

А Лабёф знай свое:

— Я слыхал, не солдаты они были никакие, а просто воры и убийцы.

— Я то же самое слыхал, — отвечает Кочет.

— И еще я слыхал, что в Лоренсе, штат Канзас, они убивали женщин и детей[77].

— И я слыхал. Бесстыжее вранье.

— Ты был там?

— Где?

— В том набеге на Лоренс?

— Про него много врали.

— Будешь отрицать, что они расстреливали и солдат, и гражданских, а город потом сожгли?

— Джима Лейна мы упустили[78]. А ты в какой армии служил, сударь мой?

— Сначала в Шривпорте у Кёрби-Смита…

— Да, про округа я уже слыхал. А на чьей сто­роне?

— Я был в Северовиргинской армии[79], Когбёрн, и стыдиться мне нечего, когда я так говорю. Давай по­смейся еще. Ты же просто перед этой девчонкой, пе­ред Мэтти форсишь, думаешь, у тебя язык как бритва.