Луис Ламур - К далеким голубым горам

Мы стояли рядом, разглядывая море впереди.

— Эти сухопутные! — сказал он. — Такие олухи! Да вот хоть месяц назад, в Дублине-городе, слышал я, как один толковал в таверне — мудрый человек, говорили, — так он рассказывал, как в старину мореходы боялись уходить в открытое море и всегда держались близко к берегу для безопасности. Я над ним посмеялся, а он разозлился.

— Но ты ему объяснил?

— Я-то объяснил, да что толку объяснять олуху? Я ему говорил, что в открытом океане опасностей в десять раз меньше, чем у незнакомого берега, да хоть и у знакомого. А он поглядел на меня с жалостью — жалел, значит, что я такой темный, — это он-то, который в жизни не видел паруса и не держался за румпель! Ладно, гляди! Вон там впереди лежат банки-отмели — Арклоу-бэнк, Глассгорман, Блэкуотер и Доггер, и каждая — смертельная ловушка, если ты про них не знаешь. Одни названия чего стоят: Ковчег-на-Дне, Стекложор, Черная Вода, Собачья банка… А для сухопутного человека море там выглядит таким уж невинным!

— Ладно… Вот тот исландец, о котором ты говорил, — где мы его найдем?

Оуэйн подумал.

— Мог и убраться куда, но я так думаю, он или в Каслхейвене, или в Глендоре. Он не любит людных мест, этот исландец.

Берег лежал перед нами зеленый, море — серое, ветер срывал белые барашки с гребней волн и жалил лицо колючими брызгами. Суденышко наше, накренившись на борт, умело резало волны, словно играя с морем, будто дельфин. Мы повстречали только несколько рыбачьих лодок — довольно близко — и один корабль с прямыми парусами, этот, правда, прошел далеко в море.

Время от времени я становился на руль.

В конце концов мы зашли в Глендорскую бухту, обойдя два мыса — Галли-Хед и Фойлснашарк-Хед — и оставив Адамов остров далеко на левом траверзе. Бухта эта невелика, но проникает далеко в сушу и потому хорошо защищена от всех ветров.

На берегу были видны два замка. Это было — раньше, во всяком случае, — гнездо клана О'Донованов.

Серые стены замка Касл Донован поднимались у нас по левому борту.

Вот там мы и бросили якорь, недалеко от берега, и корабль, который мы искали, оказался здесь; сам исландец стоял у релинга, глядя, как мы заруливаем в гавань.

— Огой, Торвальд! — позвал Оуэйн. — Тут у меня двое, хотят к тебе на корабль!

— Мы плывем на Ньюфаунтлент! — крикнул Торвальд в ответ. Говорил он с акцентом, приглушая согласные звуки. — Ухотим с рассветом!

— Это моя сестра плывет, и с ней англичанин. Мы за тобой гнались с самого Англси!

Спустили ялик, первой в него перебралась Лила, я — за ней. Оуэйн сел на весла, довез нас до корабля исландца, и мы взобрались на борт.

— Женщина на моем корапле? Это я только тля тепя телаю, Оуэйн!

Торвальд был широкий и толстый, с толстой костью, светловолосый. Он окинул меня пронзительными голубыми глазами.

— Ты моряк, та?

— Моряк.

— Кута плывешь?

— Вообще-то в Виргинию, но Ньюфаундленд по пути. Мы тебе благодарны.

— Тепя кто-то ищет?

— Да, может, появится корабль королевы, так что если не хочешь рисковать, мы поищем другой способ, или купим себе рыбацкую лодку и поплывем вдвоем.

Торвальд захохотал.

— Увитишь, это нелегко, совсем нелегко! И холотно тоже. — Он усмехнулся на одну сторону. — Если королевин корапль смошет пойти за нами, кута мы плывем, латно, пускай хватает тепя, на сторовье.

Глендорскую бухту окружали зеленые красивые холмы, а осыпающиеся развалины Замка Донованов выглядели странными и чужими среди густо стоящих над бухтой деревьев. Мы поплыли на берег на ялике, и там, куда привез нас Оуэйн, я закупил провизию.

Я с любопытством оглядел старое здание. Это был наполовину склад, наполовину лавка, и добрая половина товаров в этом заведении, подозреваю, была контрабандой. Мы купили то, что нам было нужно, в том числе кое-какие дополнительные судовые запасы, а потом вернулись к кораблю исландца.

Это было не большое судно, в общем-то, по обводам напоминавшее норвежский «бойорт» с прямым марселем над шпринтовым фоком, латинской бизанью и маленьким шпринтовым парусом под бушпритом. Называлось оно «Снорри», и мне понравился и его вид, и его дух. Руль на нем поворачивался торчащим из палубы рычагом — «кнутовищем», что давало возможность рулевому следить за парусами. Голландцы такое устройство называют «колдершток».

В небольшой каютке на корме повесили занавеску, отделив уголок для Лилы.

Когда мы, оставив позади изумрудно-зеленую гавань Глендора и миновав острова, вышли в открытое море, небо затянулось серым. Я, стоя на палубе между мачтами, смотрел назад, на Ирландию. Доведется ли мне еще когда-нибудь увидеть Британские острова?

С юга дул крепкий ветер, но Торвальд все равно поставил все паруса, какие были, чтобы поскорее добраться до Исландии. Дальние раскаты грома и проблески молнии предупреждали нас, что впереди непогода, но Торвальд вырос на палубе, а на руле у него стоял кряжистый человек лет сорока или больше — вылитый викинг.

Перед самым полуднем я сменил рулевого. Торвальд стоял рядом, не спуская с меня глаз, — не тот он был человек, чтобы доверить свой корабль неизвестно кому. Но я набил себе руку давным-давно, еще плавая по нашим болотам. Довольно скоро он поуспокоился, поверив в мою руку и здравый смысл.

Лила почти все время оставалась внизу. Когда погода держалась умеренная и корабль не сильно качало, она готовила что-нибудь из корабельных припасов — всегда горячую, питательную пищу.

Торвальд поглядывал на нее и качал головой.

— Ты, Лила, нас совсем испортишь. Моряку нелься привыкать к такой роскоши.

Он не терял времени зря и гнал корабль на северо-запад, прокладывая курс подальше от мест, куда могли быть направлены поиски, и направляясь в холодные северные воды.

В полночь я проснулся, вышел на палубу и остановился рядом с Торвальдом.

— Если хочешь спать, можешь оставить «Снорри» на меня.

— Устал, — просто сказал он. — Курс норд-вест-тень-норд.

Он ушел вниз, а я остался наедине с рулевым, лицо которого скрывалось в тени под капюшоном.

С каждым днем ветер становился все холоднее, и когда наконец впереди прорезались бледной тенью горы Исландии, мы собрались на палубе, чтобы вновь посмотреть на землю. Торвальд легко провел корабль в маленькую бухту, где стоял его дом.

Три дня простояли мы в порту, а потом вновь подняли паруса. Теперь ветер был ровным, но холодным. А во время ночной вахты он внезапно стал еще холоднее. С подозрением отнесясь к возможной перемене погоды, я разбудил Торвальда.

Он вышел на палубу, принюхался к запаху ветра, подождал немного и наконец сказал:

— Лед!

Мы изменили курс и пошли к югу. Неожиданно я заметил в воде что-то белое и блестящее. Это была льдина. Вскоре нам попались несколько пятен битого льда, а потом мрачно торчащий из воды большой айсберг.