Луис Ламур - К далеким голубым горам

— А вот этот?

— Четыре сына у него выживут. Другие помрут, и она умрет в Англии, и он… один… он умрет один, с оружием в руках, а вокруг будет огонь и воющее безумие среди пламени. Не такое хорошее дело, чтоб о нем разговаривать.

Я хмуро взглянул на нее.

— А что, Лила, я умру молодым или старым?

— Старым, — ответила она, — ста-арым. Твои сыновья уже будут мужчинами, один из них затеряется где-то далеко, и ты его больше никогда не увидишь, далеко, очень далеко в чужом странном месте. Но он выживет, и оставит после себя свое племя, как и остальные.

— Но Абигейл вернется в Англию? Стало быть, она меня бросит?

— Да нет, не так. Любовь я вижу всегда. Но она уедет. Не знаю, почему, не знаю, когда… и назад уже не вернется. Я вижу кровь на берегу, и какие-то люди уже в Америке умирают… умирают…

Дальше я ел в молчании, размышляя над тем, что она сказала. Верил я не особенно, но они поверили, и вот это меня беспокоило.

Хотя, что такого было в ее словах, чтоб беспокоиться? Я умру, дожив до старого возраста, после меня останутся четверо сыновей и я посею свое семя в новой земле, под новыми деревьями.

— Старым… — сказал я. — Что ж, все мы должны постареть, а после умереть, когда час придет. А что королева? Уймется, отстанет она от меня? Узнает, что у меня нет сокровища?

— Нет, не уймется она, и тот, что придет после нее, тоже. Тебя будут искать вечно, ибо это у них в мозгах засело: что ты нашел королевскую корону и оставил ее себе. Когда обнаружится, что ты в Америке, туда приедут тебя искать, и ты станешь прятаться… уедешь очень далеко.

— К голубым горам, значит?

— К самым горам. Ты затеряешься среди них, и они дадут тебе пищу, убежище и все, что тебе надо. Ты будешь жить в самом сердце гор.

— Что ж, неплохо. В конце концов, это именно то, чего я хочу.

Вот теперь я был доволен. Горы будут моими. Я доберусь до них, буду бродить среди них, узнавать их. Разве не в этом моя судьба, в конце концов?

Раздались шаги, открылась дверь, на пороге возникла громадная фигура Оуэйна.

— Какие-то люди едут. Четверо мужчин на лошадях.

— Чужие?

— Ага. Стал бы я приходить, если б свои? — он глянул на меня. — Лодка готовится. Так что, пойдете?

— Да, и твою сестру заберу. Но для начала я должен выйти на дорогу и глянуть, что это за люди.

— Я с тобой пойду. И топор прихвачу.

Я поднял руку.

— Отведи свою сестру в лодку. Разве ты не сказал, что их всего четверо?

Со шпагой в руке и двумя пистолетами за поясом я вышел на дорогу, засыпанную серыми битыми ракушками, и остановился, серый на фоне дороги, глядя, как они подъезжают.

За спиной у меня была гора, темная против неба, по правую руку — море. Под черным плащом у меня скрывалась шпага. Рука лежала на рукояти, клинок был наполовину обнажен.

Я ждал их там — и надеялся, что они будут сильны.

Глава десятая

Перед входом в свой дом стоял простой и грубый с виду человек. Он глядел на меня и на людей, приближающихся ко мне. Потом сказал что-то через плечо. Из дому вышли еще двое.

По другую сторону дороги, на берегу, какой-то рыбак чинил сеть. Оуэйн, проходя мимо него к лодке, что-то сказал. Тогда этот человек бросил сеть и взял в руки длинную жердь.

Всадники подъезжали все ближе. Появились еще несколько человек и остановились в ожидании.

Всадники остановили лошадей, глядя на меня, не доехав футов тридцати. Один из них был Роберт Малмейн!

— Итак, мы встречаемся снова!

— Для меня это так печально, — сказал я весело, — ибо мы встречаемся лишь для того, чтобы расстаться.

— На этот раз — нет, я думаю. Вы — мой пленник, Сэкетт.

— И вы это мне говорите, когда у вас за спиной всего три человека? Да и что это за люди! Я так думаю, их брюхо не переваривает сталь, да и ваше тоже!

Моя шпага легко выскользнула из ножен, острие поднялось.

Но тут раздался шорох обутых в сандалии ног на ракушках дороги, сзади, вокруг меня.

— Двигай! — сказал чей-то голос мне в ухо. — Ветер ждать не станет!

— И бросить здесь этих джентльменов? — возразил я.

Теперь вокруг нас собралось уже, должно быть человек пятьдесят — и мужчин, и женщин, да и дети затесались между ними. Они ничего не говорили, просто придвигались все ближе и ближе. У некоторых были пики, у других — жерди или палки. У некоторых вообще ничего не было. Я заметил по крайней мере одного с косой и нескольких с топорами.

— А ну сдай назад! — заорал Малмейн и помахал рукой.

— Мы в Уэльсе, Малмейн. Они не понимают по-английски.

— Ну так скажите им, чтоб разошлись.

— Я по-валлийски не говорю, а кроме того, что они такого делают? Вы — чужаки, им просто любопытно.

— Клянусь небесами, я их сейчас обучу, кто тут чужак!

Он потянулся за шпагой, но на рукояти уже лежала чья-то большая рука. Малмейн уставился в улыбающееся бородатое лицо, выругался, но чужие пальцы на рукояти шпаги не дрогнули.

— Поосторожнее, Малмейн! — предупредил я, улыбаясь. — Это славные люди, вот только малость грубоватые, если их расшевелить.

Теперь люди столпились вокруг всех четверых всадников — так плотно, что лошади шелохнуться не могли. Какой-то парень держался за ногу всадника. Он улыбался, но намек был ясен: одно движение — и всадник растянется на дороге.

— Давай! — закричал Оуэйн. — Ветер попутный! Быстро сюда иди!

Отступив назад, я спрятал шпагу в ножны, потом легко побежал к берегу. Лила была уже там. Я схватился за планширь лодки и мы вскочили внутрь. Оттолкнулись. Парус забрал ветер и туго выпятился.

— Я еще увижу, как ты умираешь на костре! — кричал Малмейн. — Я отправлю за тобой военный корабль!

Имея за кормой мыс Холихед, мы держали курс на Уиклоу-Пойнт, лежащий далеко за Ирландским морем.

— Что они сделают? — спросил я, ткнув пальцем за спину.

— Они? Ничего. Чуть позже разойдутся по своим делам и твой Малмейн сможет делать, что захочет, — только на Англси у него много не получится. Лодку он не найдет ни здесь, ни на много миль вокруг, а мы тем временем уже уйдем далеко вдоль ирландского берега — его никто лучше меня не знает.

Нас нес сильный ветер, попутный, и волны убегали вперед, обгоняя нас. Через некоторое время я спустился вниз, устроился на плетеных матах и парусах и заснул. Когда я проснулся, наше суденышко находилось южнее мыса Уиклоу и обходило со стороны моря Хорсшо-Бэнк — отмель Подковы.

— Ну, ты если уж спишь, так спишь! — заявил Оуэйн. Потом указал вперед по правому борту: — Это довольно удобный берег, если поглядывать внимательно. Вон там скала… Волчий Камень ее зовут, когда ветер дует, она оскаливает зубы. Вдоль берега отмели, кораблю приткнуться негде, так приходится держаться подальше в море. Большинство опасных мест лежит в четырех-шести милях от берега, вот здесь.