Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

у меня не получилось, Джалада. Может, тебе посчастливится?

Поймав мой недоверчивый взгляд, он глубоко вздохнул, откинул прядь спутанных волос с лесным сором и продолжил:

— Вот Вьяса разъяснял это положение, приводя в пример «корову» как слово, «корову» как живое существо и «корову» как понятие, утверждая, что тот, кому ведомо различие всех трех, поистине обладает всеведением. И мне оно ведомо, Джалада, — признался он с улыбкой. — Но обыкновенного звука «му» я так и не услышал, не говоря уже о звучании всего мира, всех существ или хотя бы собак, птиц, лошадей, слонов, тигров и верблюдов. А вот слушание звука «ом» я освоил, поднимаясь по артерии сушумне, каналу праны. Это очищает и освобождает, Джалада. Для дальнейшего пути тебе следует повстречать другого проводника, мастера нада-йоги.

И он объяснил, что это такое. «Нада» — звук. Это йога звука.

Я понимал, что время моего пребывания в Наланде близится к концу, но не мог решиться покинуть эту империю света. Шилабхадра, другие наставники и мудрецы, библиотеки, — все и всё меня не отпускали. И я готов был остаться здесь до скончания дней.

Но Шилабхадра мне сказал:

— Третий раз раджа страны Камапура, благословенный потомок Нараянадэвы, Бхаскараварман присылает тебе приглашение. Он прослышал о диспутах, которые блестяще ведет пришелец из далекой страны Чжунго. О тебе уважительно отзываются не только последователи Дхармы, но также иноверцы. Ты много добился за это время, Фа-сянь. К правителю Камапуры стекаются одаренные люди. Он ценит ученость, хотя вокруг него преобладают иноверцы. Но раз он так настойчиво зовет шрамана, это хорошая возможность наставить его на путь истинный. И потом, в моем сне-видении Авалокитешвара призвал ожидать пришельца ради чего? Подумай.

Старик замолчал, наклонив лысую голову и шевеля кустистыми бровями.

— Я это помню, — отвечал я. — Ради распространения в моей Поднебесной верной Дхармы.

Старик качнул головой.

— Да. И рано или поздно тебе все равно надо покинуть Наланду. Да и слух мой уже затворяется… Я услышал все твои ответы. Больше мне слушать нечего.

И еще через какое-то время старик велел нам собираться и покидать Наланду.

И мы простились.

Шилабхадра, благословляя меня, спросил:

— Так ты вернешься в Чжунго морем?

И я мгновенно ответил:

— Да.

Он удовлетворенно кивнул и попросил:

— Хорошо. Тогда скажи там в Чжунго, что старик Шилабхадра помнит другого пришельца. — Он вздохнул: — По имени Сюань-цзан.

Я взглянул в лицо старика, и он спросил:

— Что чувствуешь ты?.. Благодарность?

— Нет, — сказал я.

— Почему?

— Я отрешился от имени.

И наставник окончательно отпустил меня.

Мы вышли с Хайей и еще двумя монахами, изъявившими желание следовать с нами, из этого города сутр и шастр, ведя в поводу Бэйхая и Золотые Уши и еще двух лошадей, подаренных настоятелем и нагруженных книгами и чашами, статуэтками будд и бодисатв. Я попросил идти через Кленовую рощу, и мы так и сделали. Кесара знал, что я ухожу. И он предпочел ничего не говорить, а просто взмахнул рукой, как будто выпуская на волю птицу, а может, и всех птиц, что обитали в его грудной клетке, — по крайней мере, она опустилась, сжалась так, словно опустела. И наверное, нас сопровождали его незримые птицы некоторое время. А когда поблизости мелькали настоящие птицы, садились на ветки или даже на тюки и свистели или чирикали, я думал, что это тоже посланники Кесары. Отделить первых от вторых было невозможно. А ведь именно в этом и была задача санкхьи-йоги: отделить пракрити от пуруши, природу от духа. И теперь птицы Кесары словно забавлялись моей растерянностью. Ведь он и пытался научить меня этому различению. Но я так и не поверил в его утверждение, как не поверил и в утверждение атмана, души, оставаясь неколебимым в идее анатмана, не-души.

Не удержавшись, я спросил у Хайи, видит ли, слышит ли он этих птиц Кесары?

— Да, — откликнулся он. — Только это не птицы Кесары.

— А чьи же?

— Птицы Мрги, — отвечал Хайя, прозрачно взглядывая на меня.

И тогда я увидел себя зимородком.

Глава 34

Мы прошли страны Хираньяпарвата, Чампа, Пундравардхана. В низинной теплой стране Чампа на южном берегу Ганги есть остров со скалами, испещренными кельями, окруженными цветущими деревьями, прудами и низвергающимися водами, а посредине возвышается храм дэвы. Остров опасен тем, предупреждали нас, что, побывав на нем, можно забыть обратный путь. С меня достаточно было Наланды, но монахи хотели туда попасть, не слушая возражений. Неужели наша Дхарма не убережет нас, вопрошали они. Что ж, мы остановились в удобном месте, в роще манговых деревьев, где были сочные лужайки для наших животных, а двое монахов переправились на остров. Договорились, что, если до следующего утра они не вернутся, мы с Хайей пойдем дальше. Ведь нас ожидает правитель Камапуры.

Монахов мы не увидели ни вечером, ни утром. Под вечер Хайя спросил меня, что важнее: ждущий неведомый раджа-иноверец или наши монахи? Я согласился, и он окликнул проплывавшего лодочника. Я смотрел, как лодка с Хайей удаляется в сторону острова. Хайя отличался трезвомыслием и выдержкой. Не было сомнений, что он сумеет вызволить наших монахов.

Я присматривал за лошадьми и верблюдами, разговаривал со стариной Бэйхаем и громко распевал мантры, направляя их в сторону острова. Даже ночью иногда напевал, распугивая лягушек и каких-то речных зверей.

К вечеру следующего дня показалась лодка. В ней сидели монахи. Я с облегчением вздохнул. Но когда лодка приблизилась, я не увидел ни одного знакомого лица. И это были вовсе не монахи, а если и монахи, то иной веры. Поначалу в сумерках я не смог рассмотреть цвет их одеяний. Они вышли на берег. На вопрос о моих спутниках они ничего не ответили.

Наступила ночь.

Неужели Хайя все забыл, думал я. Ведь он предупрежден, что возвращаться следует на полдневное солнце, — Ганга на юге. Выйдя на реку, можно будет легко отыскать мою манговую рощу.

И тогда я развел большой огонь. Языки пламени отражались в черной воде, убегая рдеющей дорожкой к острову. Фыркали мои лошади. Громко нараспев я читал мантру Устрашения демонов: «Ом Сарва Татхагата Мани Шата Дхиваде Джвала Джвала Дхармадхату Гарбхе Мани Мани Маха Мани Хридая Мани сваха!»

И эти слова, срываясь с моих губ, как будто падали на огненную дорожку на воде, устремляясь к острову. А вверху расходились дорожки звезд, словно тоже знаки, складывающиеся в слова. И я вдруг резко оборвал свой голос и прислушался к небу.

Дорожки звезд хранили молчание. Они всегда молчали и молчат. Мысли могут грохотать в голове, а помыслы, запечатленные в звездах, безмолвствуют. Или звучат? Но как