Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков

Великий обет. Насилие — это блевотина, и не уподобляйся собаке, что возвращается к своей блевотине. Ты от нее избавился не для того. Избавился? — И его глубоко посаженные глаза пронзали меня насквозь. — Или иногда хочется кого-нибудь прибить? — с насмешкой спросил он, восседая в своей хижине посреди Кленовой рощи, полной птиц. — Так лови это намерение, эту мысль за хвост крысиный. Люди делятся на крыс и птиц. Ты — птица. Помни, что насилие есть трех видов: из жадности, гнева и заблуждения. Первое — из-за мяса и шкуры. Второе — из-за мысли о причиненном вреде. Третье — по невежеству. Так думает солдат, что его наградят. Ты — не солдат навсегда. И не монах даже. Ты — птица. Помни, что даже просто в твоем присутствии у всех будет исчезать злоба и жажда крови. Мы недоступны для крыс. Солдаты и правители — крысы, присмотрись, из-под их платьев, доспехов торчат голые хвосты, а в сердцах вьются шерстинки. Вся челядь, все придворные поэты, воспевающие подвиги раджи, — тоже крысы. Поэт при царе — стихотворная крыса. Не будь крысой. Убивающий другого и себя убивает и потом ведет жизнь призрака, хотя и не подает вида и всячески прячет свою убитую жизнь. Но изнутри у него все выела крыса. Ибо война — это крыса. Знай это и помни, Джалада. И дыши ровно, глубоко, с пониманием. А для этого постигай асаны: героя, лотоса, свастики, палки, журавля, сидящего слона или сидящего верблюда. Какая тебе больше по нраву?

Я отвечал, что — зимородка. Кесара немного удивился и сказал, что пока и сам не освоил такой асаны. В следующий раз он напомнил мне об этом и сказал, что надо представлять эту птицу, летящую над рекой и ныряющую, — и тогда задерживать дыхание; выныривающую — и тогда выдыхать. Затем Кесара поинтересовался, почему выбрана эта птица. Я ему все рассказал.

— Я бы назвал эту асану Летящим копьем, — молвил йогин.

— Не противоречит ли это принципу ахимсы?

— Нет, Джалада. Копье йоги никогда никого не поражает, а летит в одну цель — ложные наполнения сознания, чтобы разбить вдребезги этот пузырь неведения, себялюбия, влечения, враждебности, жажды жизни.

— Как можно разбить вдребезги пузырь? — усомнился я.

— Можно, ибо это пузырь позолоты, твердый на ощупь, — ответил Кесара и, взмахнув рукой, швырнул с силой невидимое копье.

Я даже невольно проследил, куда же попадет оно…

— Но я же и сказал тебе, Джалада, что ты птица.

— Не означает ли это, что в предыдущих рождениях я и был зимородком?

— Ты и сейчас таков. Как и я и многие отшельники, монахи. Птицы, нарисованные солнцем. Но обросшие плотью. И к чему же мы стремимся? Чтобы стать только птицами, вот и все. Птицами счастливыми, ибо безо всякой надежды в сердце.

— Как это? — не понял.я.

— Лишь тот, кто потерял надежду, подлинно счастлив.

Я смутился, ведь у него была надежда, была. Надежда на возвращение в Поднебесную с книгами, которые надо будет переводить.

— Гаруда, царь солнечных птиц, — вот кто должен быть нашим наставником, — добавил Кесара.

Все это время, когда выдавался свободный час, я ходил в окрестностях, посещая монастыри и чем-либо примечательные места. И вышел к горе Индрашайлагуха, чьи скалы и леса выглядят очень мрачно, но притягательно. И поднялся на гору к монастырю на восточном склоне, увидел ступу. Монахи сказали, что ее называют Ханса — Гусь. Когда-то в этом монастыре исповедовали «малую колесницу» и вкушали три чистых вида мяса. Но однажды не смогли раздобыть ни кусочка, зароптали, и в этот миг пролетала гусиная стая, и один гусь кинулся вниз и разбился у ног монаха. Все расценили это как знак горестный, гуся похоронили, воздвигли ступу и пересели в «большую колесницу», вовсе прекратив есть мясо.

Пройдя дальше на северо-восток, я нашел монастырь Капотака — Голубь. Будда здесь читал свою проповедь, и к нему явился птицелов, пожаловавшийся, что из-за шума людей, собравшихся послушать Будду, он не поймал ни одной птицы, и его жена и дети будут голодны. И Будда велел ему развести костер, и когда языки пламени заплясали, из рук Татхагаты выпорхнул большой голубь и кинулся в огонь. Ловец отнес изжарившуюся птицу домой, но был так поражен случившимся, что больше не сумел вести прежнюю жизнь и встал на путь Дхармы. И его прежнее имя заменили на новое — Капотака. А он заложил первый камень в строительстве монастыря.

Эти места словно подтверждали сказанное Кесарой о птицах. Сам он не напоминал никакой птицы, но его грудная клетка походила на клетку как раз птицелова почему-то. А в Кленовой роще птицы гнездились.

Когда я передал Шилабхадре слова Кесары о солнечных птицах и Гаруде и их повелителе, он неожиданно согласился со своим давним противником и рассказал об отшельнике Карамбии, который научил этих птиц тайной мантре, помогавшей в их извечной борьбе с нагами, змеями.

— Так что не крысы им противостоят, а змеи, — сказал он. — А еще и вот что. Ведь в одном из предыдущих воплощений Татхагата и сам был их царем, царем солнечных птиц… Не-е-т, упрямый йогин Кесара глубок в своих прозрениях, глубо-о-к, — с чувством добавил старик.

К югу от этих мест стоит одинокая гора, славная своими цветами и чистыми потоками, на ней много святилищ; всех влечет статуя Авалокитешвары с лотосом в руке. Многие держат здесь пост, чтобы на исходе седьмого дня узреть, как статуя окутывается светом и возникает образ Авалокитешвары. Рассказывают, что царь страны Синхалы, находящейся в Южном море, как-то утром подошел к зеркалу и не увидел себя, а вместо этого узрел гору в окружении пальм тала и Авалокитешвару, и он проделал длинный путь сюда и возвел святилища и вихару. В дар постоянно приносят благовония, цветы и музыку Авалокитешваре.

Стоя у статуи, я и подумал впервые о ее имени, принесенном индийскими паломниками: Аволокитесвара, что значит Внимающий Звукам Мира. И у нас это имя стало звучать так: Гуаньшиинь — Созерцающий Звуки Мира.

Монахи на горе, которым я рассказал об этом, ответили, что да, таково древнейшее имя бодисатвы — Аволокитесвара.

Об этой горе говорил я и Кесаре, вопрошая, что это означает созерцать звуки?

И тогда он учил об акаше, о том, что между сердцем и межбровьем у каждого есть акаша, но акаша и вокруг простирается, и надо соединить их. Там и возможно узреть звуки. И может быть, звуки мира.

— Но я не музыкант, — сказал Кесара. — Патанджали толкует о санъяме на различии между словом, предметом и значением, что дает возможность постигать звуки вообще всех существ. Но