Битва Файркреста - Ален Жербо

этому времени я не спал уже тридцать часов. «Файркрест» сам о себе заботился, поэтому я лег и вздремнул два часа. На следующий день, когда погода стала более умеренной, я привел в порядок все внизу, выбросив за борт вещи, которые оказались бесполезными. Это всегда доставляет значительное удовольствие, потому что одна из радостей моря заключается в том, что вам не нужно держать при себе вещи, которые вам не нравятся.

Дорадос по-прежнему следовали за лодкой, но теперь они были слишком пугливы, чтобы подплыть на расстояние, доступное моему гарпуну. Однако на следующий день мне удалось заманить одну из них достаточно близко, чтобы пронзить её копьем. Она была длиной полтора фута. Я подумал о своем превосходстве, но также подумал, что в какой-нибудь штормовой день эти прожорливые рыбы могут взять реванш за свою настойчивость в преследовании меня.

Firecrest проплывал около пятидесяти-шестидесяти миль в день в переменчивой погоде, которая теперь следовала за нами. Частые шквалы, часто сопровождавшиеся сильным дождем, заставляли меня постоянно заниматься парусами.

18 августа снова начались штормы; мои паруса начали рваться; части такелажа ломались под давлением парусов, а прыжки лодки усугубляли мое неудобство. Насос тоже вышел из строя. Море было очень волнующимся, и к ночи я был холодный, мокрый и уставший, поэтому принял немного хинина, чтобы отогнать озноб.

Ирония всего этого заключалась в том, что после месяца ограниченного рациона воды я теперь получал ее так много, что не мог избавиться от нее. Также было невозможно удержать сильные дожди и брызги от проникновения через паруса, которыми я заткнул люк парусного рундука.

Вода поднялась до уровня пола каюты, и когда «Файркрест» накренился, она разбрызгалась по шкафчикам и койкам, намочив и испортив все.

На палубе дул настоящий ураган. Небо было полностью затянуто густыми облаками, висевшими так низко и плотно, что казалось, будто наступила ночь. Мне пришлось спустить грот-парус, так что осталась видна только его вершина, а челюсти гика и гафеля находились на расстоянии всего четырех-пяти футов друг от друга. Море стало таким бурным, а лодка так тяжело работала, что порой казалось, будто она вырвет мачту из своего корпуса. Дождь тоже лил косыми потоками, гонимыми резким порывом ветра, и почти ослепил меня. Стоя лицом к нему, я едва мог открыть глаза, а когда открывал, то почти не видел от одного конца лодки до другого.

Уже несколько дней я был подвержен проливным дождям и брызгам, в результате чего кожа на моих руках стала настолько мягкой, что тянуть за веревки было очень больно. 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

ИСПЫТАНИЕ

Ни сбивающие с толку штормы, которые рвали паруса и затапливали рундуки, ни проливные и пронизывающие дожди не были достаточными, чтобы выжечь морскую лихорадку из моих вен. Человек, пересекающий океан в одиночку, должен ожидать некоторые тяжелые времена. Моряки древних времен, которые огибали мысы Доброй Надежды и Горн, должны были бороться за свою жизнь и больше страдали от холода и холода. У меня также было чувство, что есть довольно большая вероятность, что однажды Firecrest и я столкнемся со штормом, который мы не сможем выдержать.

Шторм продолжался всю ночь 19 августа. Волны за волнами накатывали на маленький куттер, и он сотрясался и качался под ними. Я часто просыпался от ударов волн и сильного крена судна.

Это было грязное утро 20-го числа, и кульминация всех штормов, которые были до этого. Это был тот день, когда Firecrest приблизился к порту пропавших кораблей. Насколько хватало глаз, не было ничего, кроме яростного водоворота, нависшего над ним с низким пологом свинцовых, суетливых облаков, мчащихся под штормовым ветром.

К десяти часам ветер усилился до ураганной силы. Волны бежали коротко и яростно. Их завитые гребни, мчавшиеся под напором ветра, казалось, разрывались на маленькие водовороты, прежде чем они превращались в мыльную пену. Эти огромные волны надвигались на маленький кутер, как будто они наконец-то были сломлены его уничтожением. Но он поднялся на них и пробивался сквозь них таким образом, что мне захотелось спеть поэму в его честь.

Затем, в один момент я, казалось был охвачен катастрофой. Инцидент произошел сразу после полудня. Firecrest шел полным ходом, под частью своего грота и кливера. Внезапно я увидел, возвышаясь на моем ограниченном горизонте, огромную волну, поднимающую свой закрученный, снежный гребень так высоко, что он затмевал все другие, которые я когда-либо видел. Я едва мог поверить своим глазам. Это было нечто прекрасное и внушающее благоговение, когда оно с ревом обрушилось на нас.

Зная, что если я останусь на палубе, то погибну, будучи смытым за борт, я успел взобраться на такелаж и был уже на полпути к верхушке мачты, когда она обрушилась на «Файркрест» с яростью, скрыв его из виду под тоннами воды и пеной. Храбрая маленькая лодка зашаталась и закружилась под ударом, и я начал с тревогой гадать, утонет ли она или сможет выбраться на поверхность.

Медленно она вынырнула из пелены воды, и огромная волна с ревом унеслась в подветренную сторону. Я сполз со своего места в такелаже и обнаружил, что она сломала внешнюю часть бушприта. Удерживаемая стакселем, она лежала в лабиринте такелажа и парусов под подветренной рейкой, где каждая волна использовала ее как таран против обшивки, угрожая при каждом ударе пробить дыру в корпусе.

Мачта также опасно качалась, когда Firecrest кренился. Каким-то образом ванты ослабли на верхушке мачты. Теперь была большая вероятность, что лодка вывернет мачту из корпуса, даже если сломанный бушприт не пробьет дыру, которую, казалось, пытался пробить. Ветер резал мое лицо со жгучей силой, а палуба большую часть времени была затоплена разбивающимися волнами.

Но я был вынужден приступить к работе, чтобы спасти и лодку, и свою жизнь. Сначала мне нужно было снять грот и, пытаясь это сделать, я обнаружил, что ураган так сильно прижимает парус к подветренной топ-лифте, что мне пришлось соорудить таль, чтобы спустить его с помощью оттяжки; но в конце концов мне удалось убрать его.

Подъем обломков на борт оказался огромной работой. Палуба была похожа на горку, а шторм был настолько сильным, что мне пришлось присесть на корточки, чтобы не быть сброшенным с палубы и не упасть в море. Я отчаянно цеплялся за ванты. Сломанная часть бушприта была ужасно тяжелой, и мне пришлось обвязать ее веревкой, пока она металась и ударялась о борт. Несколько раз она чуть не выбросила меня за борт.

Наконец я убрал стаксель и надежно привязал бушприт