Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Пальцем Таня легко коснулась шрама на боку. Я этого почти не почувствовал — точно, как во время анестезии. Я боялся раздеваться дальше — и в то же время понимал, что сейчас больше не выдержу. Я пытался, как это ни смешно, заставить себя не смотреть на Танюшкину грудь. Смешно, потому что ясно же было — в этом мире роднее Танюшки человека у меня нет и не будет. Смешно и потому ещё, что точёный бюст Тани был красив…

— Боишься, глупый? — шепнула она, но не обидно совсем, не насмешливо.

— Я не знаю, Тань, — я смотрел ей в глаза, похожие на воду лесных озёр, глубокую и загадочную. — Нет… боюсь. Я боюсь что-то сделать не так… ну… тебе что-то сделать.

— Эх, ты, — и она прижалась ко мне просто и естественно, так, что у меня словно рухнул с плеч огромный груз. — Что ты мне можешь сделать не так? — прошептала она, щекоча этим шёпотом мне щёку. — Что ты можешь сделать не так, если я тебя люблю?

— Та… ня… — задохнулся я. Мои руки блуждали по её телу и — словно сами собой — раздёрнули ремень джинсов.

— Погоди, Олег, — она засмеялась, — кроссовки, мы же так запутаемся…

— Тань, со мной сейчас случится большая неприятность, — простонал я. Танюшка опять засмеялась и, присев на камень, нагнулась — расшнуровать кроссовки. Я, прыгая на одной ноге, сражался со своей обувью и носками — всё это превратилось в моих злейших врагов. Таня уже стояла босиком и, смеясь над моими усилиями, спускала джинсы. Потом переступила, выходя из них, оставшихся лежать на земле «восьмёркой». А земля в самом деле была тёплая, почти горячая, я ощущал это.

— Знаешь, — сказала Танюшка, — меня в сознательном возрасте ещё никто не видел голой. Я даже во всякие там «игрушки» с мальчишками не играла…

— А я, Тань… — я облизнул верхнюю губу, но она шагнула ко мне — легко, плавно — и сказала:

— Это не важно. Ты всё равно мой мальчик, — и мы опять начали целоваться, а когда смогли оторваться от этого занятия, я отстранился:

— Погоди, Тань, сейчас, — и быстро стащил штаны — в них, спортивных, была резинка, не возиться с «молнией» или пуговицами — оставшись в спортивных трусах. — Вот… почти всё.

Наверное, это прозвучало немного глупо. Но это и в самом деле было «почти всё», и мы снова обнялись, плохо понимая, куда попадаем губами и руками — весь мир звенел и сиял вокруг, глуша и стирая обычные звуки и краски. Я немного очнулся, когда мои руки — пальцы — попали в упругие шелковистые завитки волос, и я даже качнулся назад, но Таня подалась вверх, выныривая из остатков одежды; одновременно её ладони — я вздрогнул — скользнули вниз по моим ягодицам, а шёпот толкнулся в ухо:

— Да раздевайся же наконец, Олежка…

Мы попятились на меня, и я, ощутив спиной тёплый камень, вжался в него, на миг представив каким-то краешком мозга (оставшимся холодным) то, что сейчас может увидеть сторонний наблюдатель — залитая полуденной жарой каменная чаша в окружении увенчанных кипарисами холмов, а в ней, в центре весеннего мира — ласкающие друг друга обнажённые мальчик и девочка, посреди разбросанных одежды и оружия, испачканного чужой кровью.

— Как дальше, Тань?.. — сбивчиво спросил я.

— Я… сейчас лягу… на спину… — прошептала она. — Наверное, так…

— Подожди, Тань… я так не смогу… я же тяжёлый… — она засмеялась (щекотно!) и толкнула меня куда-то вбок и вниз, к одурело пахнущей земле, на что-то мягкое — кажется, на мох. Солнце хлынуло мне в глаза, и я, прижмурив их, видел только сияющий силуэт над собой — будто сгустившийся свет… Пахло горячей землёй, мхом и камнем, и ещё чем-то, чему я не мог отыскать названия — и не хотел его искать. Потом меня пронзило непередаваемое, ни с чем не сравнимое наслаждение, от которого моё тело выгнуло — броском! — вверх, и я услышал, как застонала Танюшка, вскрикнула… но тут же низким тоном засмеялась.

— Тебе… больно? — встревожился я, ощущая, как движется её тело и сам двигаясь в такт. — Я… что-то… не так?..

— Да я всё сделала сама, — голос у неё был странный, ладони крепко упёрлись в мой живот. — И всё… хо-ро-шо-о… — она вновь застонала — длинно, с каким-то восторгом. — Хо-ро-шо-о… О-лег… оооохххх…

Да, теперь я и ощущал полностью, что это — хорошо. Мои руки наконец-то нашли себе место — я положил ладони на раздвинутые бёдра Танюшки и хотел сказать, что мне и правда хорошо, но вместо слов у меня непроизвольно тоже вырвался стон — долгий и неожиданный, я не смог его удержать. Девчонка нагнулась — я этого не увидел, солнце мешало, но около губ ощутил её сосок, твёрдый и горячий, как накатанная в ладонях свинцовая пуля. И захватил его губами…

…Плохо помню, что я делал дальше. Наверное — делал не очень умело. Да не «наверное» — «наверняка», конечно. Но в тот момент, когда мы с Танюшкой — одновременно! — достигли уже какой-то запредельной точки наслаждения, когда мы закричали — вот в этот миг я понял, что мы никогда не умрём. Нельзя умереть в мире, где возможно такое чудо…

…Танюшка лежала чуть сбоку от меня — нога поперёк моих раскинутых ног, рука — у меня на груди. Мы оба громко дышали и были мокрыми, как из ванны. Наслаждение откатывалось прочь, но после него оставалась не пустота (как после — ну, того, с самим собой), а чувство глубокой удовлетворённости. Таня посмотрела на меня сквозь шторку спутанных волос, подняв голову с моего плеча — и засмеялась:

— Я думала, что умру!

— Я сделал тебе больно, — виновато сказал я. Таня загадочно засмеялась:

— Да нет, это… там другое. В конце я думала — сейчас задохнусь… и это будет самая лучшая смерть, которую только можно пожелать.

— Нас уже ищут, наверное, — я приподнялся на локте, но Танюшка нажала мне на грудь:

— Да пусть ищут…

— Тань, у тебя что, кровь?! — это я успел заметить, но она снова пресекла мою попытку вскочить, немного сердито сказав:

— Да всё как надо! Ну… так положено, глупый.

— А… да, — я почувствовал, что краснею. Теория-теория, как же ты меня подводишь… Танька, паразитка, щёлкнула меня в нос и хихикнула. Но тут же сказала серьёзно-задумчиво:

— А там у нас этого ещё долго не было бы, Олег.

— Там… — я откинул свободную руку. — Там нас не могли убить, и я ложился спать уверенным, что утром тебя снова увижу…

— А ты хотел меня увидеть? — спросила Танюшка.

— Да.

— Ты меня любил там?

— Я не понимал этого, Тань, — признался я. — Просто — не понимал.

— Давай тогда ещё раз, — она легла на бок и подперла голову ладонью. — У тебя получится?

— Вполне, — улыбнулся я, тоже поворачиваясь к ней лицом. — Только подожди. Вот.

Послушай.

Я закрыл глаза и заговорил…