Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

и я, хотя имею квартиру в Ленинграде. Таким образом, очертив семейный круг, я возвращаюсь к главному: к собственной персоне, к любимому моему «я».

Как уже можно заметить по предыдущим строкам, я был наделен умом живым, впечатлительным, несколько ироничным, но — что очень важно! — самокритичным. Еще учась в средней художественной школе, я понял, что стать приличным живописцем или графиком мне не светит. Маловато таланту-с! Это меня не очень огорчило, потому что к тому времени я уже научился разбираться в людях и понял, что могу добиться большего, чем талантливые «пахари». Не хвастаясь скажу, вокруг меня всегда были интересные ребята, я умел дружить со всеми, даже с занудами, даже с гениальными (был у нас один гениальный мальчишка — из него, правда, ничего путного не вышло, потому что гений — это труд, как сказал кто-то из гениев же, а наш гений трудиться не любил).

В моем рассказе, замечаю я, наблюдается какая-то излишняя болтливость, что, вообще говоря, не очень свойственно мне. Видимо, это происходит оттого, что сейчас для меня все уже позади: я твердо решил идти «сдаваться», идти с повинной в качестве «сообщника» Татьяны Тарновской и ее уголовников. Надеюсь, что я отделаюсь относительно легко — опять-таки рассчитываю не на удачу, шанс, случай, рассчитываю только на себя, на собственный ум, смекалку — скажу я скромно. Полное признание, добровольная выдача ценностей (естественно, кроме тех, что уже уплыли с моей нареченной невестой на Запад).

Возвращаюсь к первоначальному предмету рассказа — к себе, любимому, как говорил поэт. Итак, еще в школе я научился разбираться в людях (повторяюсь! но такое-то и повторить приятно, верно ведь?!). Сперва, пока еще папашка работал, я поражал других тем, что приезжал в школу на его машине; потом пошли сигареты «Честерфилд», японские транзисторы, немецкие зажигалки. Девчонок покупал (натурально) французскими духами и чулками-«паутинкой», С умными говорил наравне о Кафке и Джойсе. С теми, кто попроще, был рубахой-парнем, с которым можно и пивка попить, и в футбол сгонять, и в женское общежитие соседней фабрики через окно забраться. В общем, не строил из себя ничего особенного, но всегда помнил: я — не такой, я умней, хитрей. И значит, добьюсь своего. А чего же хотел я добиться? Вот тут мы и подходим к моему главному, как теперь любят выражаться, «глобальному» просчету (если в качестве «глоба» брать мою голову). Я промахнулся в главном, в чем не промахнулся мой братец, присылавший открытки из Австрии.

Сперва я не верил, что промахнусь. Ну подумаешь — вилла в Альпах! Да я в Соснове такую виллу отгрохаю, что твои Альпы скиснут от зависти. И отгрохал! Надеюсь, органы правосудия, лицезревшие нашу дачу в Соснове, не имели никакого сомнения, что моя муттер, с ее пенсией в шестьдесят рублей в месяц, не способна была возвести подобное сооружение. И правильно делали, потому что в этот неоконченный шедевр вложены прежде всего мои кровные пиастры.

Многие ведь как полагают: есть у тебя пиастры — тебе все подвластно, «всё могем»! И я был в такой уверенности. Представляете: первоначальный скромный садовый участок, скромная сборно-щитовая избушка на курьих ножках площадью двадцать два квадратных метра, с удобствами в углу участка и водоразборной колонкой в четырехстах метрах от нашей калитки. На эту избушку накидывается флер, некая черная шаль, взмах магической палочки — айн, цвай, драй! — и разрешение на перестройку домика, расширение его до шестидесяти законных метров, в моих руках! Еще один раз накидываем черную шаль, расцвеченную с изнанки золотыми купюрами, — брекс, крекс, пекс! — и на участке возводится симпатичный особняк, в котором жилой площади уже сто пятьдесят квадратных метров. И котлован роют экскаваторы, и бетонные блоки с ближней стройки укладывают в фундамент добрые молодцы в брезентовых робах и касках с надписью: «Не трогай, убьет!»

Вилла моя построена по индивидуальному проекту известного ленинградского архитектора, которому было уплачено мной лично, из собственных сбережений, десять тысяч рублей. Это очень талантливый архитектор, но талант его равен скромности, и потому он очень не хотел, чтобы имя его стало известным согражданам по подписи на проекте, хранящемся, как это и положено проектам, в райжилуправлении. И потому пришлось его проекту навсегда исчезнуть из архива, что и случилось в один из дней (пиастры! пиастры!).

Проект исчез, поди разберись теперь, что там было намалевано, а вилла — вот она, в натуре! Краткое описание: в полуподвальном помещении расположены котельная, гараж, кладовая и отдельно от всего этого — бильярдная; первый этаж: четыре комнаты для членов фамилии, кухня с водопроводом, ванная, канализация (пардон!); второй этаж: две комнаты и сауна. Сауна, к сожалению, осталась недостроенной, как остался недостроенным и мезонин.

Лично я считал центром моей виллы, а в некотором роде и центром своей жизни бильярдную. Площадь этого симпатичного зала составляла почти сорок квадратных метров. Натурально, что в центре зала на великолепном наборном паркете стоял фирменный бильярд, созданный еще в дореволюционное время (только сукно современное). В бильярдной размещались книжные шкафы со скромной библиотекой на четыре тысячи томов. Причем в подборе книг я дал волю своей слабости: половина книг в моей библиотеке связана с искусством. Ну и еще одна маленькая слабость: стены украшены живописными полотнами. В зависимости от состояния моих дел, количество полотен то увеличивается, то уменьшается, но наиболее любимые всегда ласкали взоры посетителей бильярдной. Особенно нравилось мне одно полотно, метра полтора на два, — его называли «Охота на кабана». Вроде подписное, автор какой-то Валатиф, голландец, что ли, — так, по крайней мере, Клобук определил. На нем изображен огромный дикий кабан, настоящий вепрь, а вокруг него свора собак: которая вцепилась в загривок, которая ухватила за ногу. Кабан их расшвыривает по сторонам, клыки обнажил — впечатляющая картинка, мне нравилась! Потом, правда, отдал я ее Татьяне за хорошую цену... Скажу без ложной скромности, картина эта всем нравилась, а уж в моей бильярдной много всякого народу побывало — и художники, и писательницы, и артисты. Да, бывали времена, а теперь моменты...

Должен сказать, однако, что это очень непростое дело — возвести такую виллу в нашей стране. Тут даже не в деньгах дело (хотя и в них конечно же). Тут еще и времени надо убить массу, уйму личного времени: за всем глаз нужен, а недосмотришь — разворуют враз! Но я смотрел, в оба глаза смотрел. Естественно, в свободное от производства денег время.

А деньги я зарабатывал так: был руководителем кружка наглядной агитации при Доме культуры,