Нефритовая лиса - Крис Велрайт

уговаривать остаться. Она лишь коротко кивнула и взяла Ицин за руку. Сильно, по-сестрински. Так, будто знала — этой руке сейчас нужно опереться. Молча повела её назад по знакомому узкому пути, сквозь аллеи сада, сквозь переулки и служебные двери, не выпуская её пальцев из своих, пока не оказались у комнаты.

— Иди. Я скажу, что ты плохо себя почувствовала, — сказала она и, чуть сжав плечо Ицин, скрылась в коридоре.

Оставшись одна, Ицин стояла посреди пустой комнаты, в которой до сих пор витал слабый аромат мази, что втирали в её руки, — теперь этот запах вызывал у неё только раздражение. Словно пытался утешить. Словно жалел.

А она не хотела жалости.

В груди пульсировала злоба, как рана под бинтом. Её разрывали на части стыд, ярость, унижение. Чжэнь. Его ухмылка, ленивый взгляд, как будто он не сидел в зале борделя, где могла оказаться его собственная сестра, а просто зашёл скоротать вечер, будто это обычная чайная, а не место, где продают чью-то жизнь за звон монет.

Ицин подошла к сундуку, рывком распахнула крышку и вытащила свёрнутый платок. Развернула его, и на ладонь упала булавка.

Булавка шаманки.

Чёрный камень на ней мерцал тусклым светом, как глаз ночного зверя. Ицин не отводила взгляда. Она вертела булавку в пальцах, как острый осколок памяти. Камень холодил кожу, и всё же от него будто исходило тепло — но злое и едкое. Будто даже он насмехался над ней.

— Ты видел, — прошептала она, сжимая булавку и обращаясь к Чжэню, — Ты знал, но всё равно пришёл.

Губы задрожали, но слёзы не пришли. В ней не осталось места для них.

Только для ненависти. И для чего-то ещё — нового, тёмного, странного, как та вода, что зашипела под ее прикосновениями.

Глава четвертая

Белый Лотос заглядывала в комнату Ицин редко — но метко. Всегда нарядная, будто сошла с картины: то в малиновом ханфу с золотой вышивкой, то в полупрозрачном облачении, от которого перехватывало дыхание. Иногда приносила сладости. Другими вечерами — новые мази для рук. Или ароматические масла. Один раз — даже серьги из бирюзы. «На память», — усмехнулась она. Но по-настоящему Ицин обрадовалась лишь однажды — когда Лотос принесла тонкую книгу с картинками.

— Это тебе. Скучно же, наверное, — сказала Белый Лотос и положила ее на подушку.

Ицин порывисто села, пальцы дрожали, когда она раскрывала первую страницу. Сердце стучало от восторга — ведь с момента, как все закрутилось с Шу Чао, она не читала ни строки. Но стоило взглянуть на первую иллюстрацию, как сердце её тут же оборвалось.

На картинке были мужчина и женщина, сливавшиеся в объятии, — их тела переплетались, обнажённые, откровенные, бесстыдные. Второй разворот — то же самое, но ещё ярче, откровеннее. Третья — смело изображённый рот на шее, ладони под поясом. Четвёртая — совсем…

Она медленно отодвинула книгу, в которой сплетённые тела любовников были изображены с такой откровенностью, что у неё защемило в груди.

— Ты чего, глупая? — усмехнулась Белый Лотос, присаживаясь рядом и лениво растягиваясь на подушках. — Это просто мужчина и женщина. Всё очень естественно.

— Это… — Ицин не смогла договорить. Слова застряли в горле, а глаза не отрывались от тонких линий туши, прорисовывающих сцены, о которых она раньше только слышала в полушутливых разговорах старших служанок в доме отца. Но тогда это казалось чем-то далёким, смешным, не для неё.

— Привыкай, — сказала Белый Лотос, легко переворачивая страницу. — Не всё же тебе горшки мыть. Если хочешь вырваться отсюда — отработать долг, вернуть себе свободу — тебе придётся узнать, как доставлять удовольствие мужчине.

Эти слова прозвучали как приговор.

Ицин сжалась, отстранилась. Отвращение, страх, гнев — всё смешалось в один бесформенный клубок.

— Я не могу, — прошептала она. — Я не смогу…

— Пока — не сможешь, — мягко ответила Белый Лотос. — Ты не первая, ты не последняя. Я тоже думала, что умру, когда впервые поняла, куда попала. Но вот я здесь.

Она снова взяла книгу, открыла на случайной странице и ткнула пальцем в изображение.

— Вот, смотри. Видишь, как она держит его за запястье? Это приглашающий жест. А тут он — вот так под ней… Ты должна научиться понимать, что нравится мужчинам.

Ицин отшатнулась. Её лицо пылало от стыда, а в груди росла дрожь. До этого момента она старалась не думать, не вспоминать, зачем её привезли в это место. Как будто если забыть, то этого и не случится. Пока были только грязные полы, тряпки, ночные горшки и боль в руках — всё это казалось пыткой, но хоть какой-то защитой. А теперь этот щит треснул.

— Я не буду этим заниматься. — Голос её дрогнул.

Белый Лотос вздохнула. Даже не раздражённо — с сочувствием, вперемешку с усталостью.

— Конечно, конечно. Все так говорят сначала. Прекрати уже быть такой упрямой. — Она отложила книгу, наклонилась чуть ближе. — Ты должна с благодарностью принимать всё, что мы с Чжа делаем для тебя. И слушаться нас во всём. А ты упрямишься, царапаешься, глядишь, как будто мы тебя сожрать хотим. Ни к чему хорошему такое поведение не приведёт.

Она выпрямилась, оглядела Ицин сверху вниз с тем же оценивающим взглядом, каким торговцы рассматривают товар на рынке.

— С горшками справилась. С посудой — тоже. Значит, и с мужчиной справишься.

Ицин нахмурилась. Губы её плотно сжались. После того, как она увидела Чжэня среди гостей, сердце сжалось в злобном, бессильном крике. Он знал. Он знал, куда её отправят. А если не знал — то ему было всё равно. И он всё равно пришёл. Сел там, где сидят мужчины, выбирающие себе «цветок на ночь».

Ицин почувствовала, как внутри, под слоями страха, грязи, стыда и усталости, начинает подниматься злость. Горячая, тяжёлая, упрямая. Белый Лотос ошибается — она не справится. Потому что не даст. Не позволит. Ни одному из этих мужчин.

Это — последняя капля. Она должна найти способ сбежать. Только до сих было не ясно как. Все пути были либо закрыты, либо тщательно охранялись.

Всё то время, что Чжа водила её по коридорам, учила мыть, стирать, выносить и молчать, Ицин смотрела, наблюдала, запоминала. Она старалась понять, как устроен этот проклятый дом. Кто входит, кто выходит. В какие часы появляются поставщики. С какой стороны заходят гости. Откуда