Знак Огня - Артём Сергеев

всё? — издевательски спросила она, — всё, что ты можешь? Столько силы — и только это? Бычок-дурачок!

Не знаю, что она хотела этим сказать, ведь не для неё я сейчас своей кровью обмазался, а для себя, для себя я это приготовил, и нужно уже было, наверное, начинать, нельзя тянуть было, хоть и жаль очень оставлять всё тут, дом этот, Алёну, Федьку с Тимофеичем, тигру огненную, что бегал сейчас где-то там, вдалеке, жизнь свою оставлять, старую и новую, и я поднял голову вверх, чтобы не видеть её рожу мерзкую, всю в пузырях и коросте, не это я хотел видеть в последний момент, а хотел я посмотреть на уходящее солнце и на закатное небо, красное и тёмно-синее, хотел вдохнуть последний раз чистого воздуха, но и тут не получилось.

Женщина что-то сделала руками, и прошептала что-то этому вслед по-змеиному, и захлопнулись ворота, и темно стало, и мир как будто разделился на тот, что есть здесь, во дворе, и на весь остальной, и не было ни тому, ни этому до другого никакого дела.

Всё, что было за забором, теперь жило своей жизнью, не обращая больше на меня внимания, забыв обо мне накрепко, и весь мой мир резко сузился до размеров этого двора, где были только я и смерть моя.

Женщина подошла ещё ближе, она не торопилась, она наслаждалась, она забыла сейчас про всё, даже про собственную боль, и донёсся до меня запах гниющей плоти, и понял я, что всё, пора, тянуть дальше нельзя.

Но я не хотел уходить просто так, я хотел ударить во всю силу, выложить себя всего без остатка, пусть всё тут сгорит вместе со мной и домом вместе, Федьку только жалко, чёрт, как же плохо, и я начал было, но тут же понял, что не получается, что мешает что-то, что остановились мысли мои, и что весь я утонул в чужих, безумных глазах, не стоило мне в них смотреть, потому что сейчас не осталось для меня ничего другого.

И я проваливался туда, в эту бездну безумия, и не было мне спасения, потому что не осталось для меня ничего в этом мире, кроме этих глаз, но тут отпустили они меня почему-то, отвлеклись в гневе и ярости, и я очухался, и увидел, что это Никанор вылетел из-за угла дома серой молнией, и вцепился женщине в волосы, и укусил её несколько раз прямо в лицо, в эти глаза, в щёки, губы и в нос, да быстро, да несколько раз, а когда подняла она свои руки, чтобы сбросить его, то скусил он ей ещё и все пальцы.

— Гаси ведьму! — проревел он с такой яростью, отплёвываясь, что я немедленно очнулся, — жги гадину! Всё, нету половины колдовства, нету! Дай огня, Данила!

И я дал, я подскочил к ней и ударил огненными когтями наотмашь, по груди, справа налево, во всю силу, но изогнулась она назад мгновенно так, как люди не гнутся, выскользнув из-под удара, и бросилась бежать от меня сначала за машину, потом за дом, потом через деревья и кусты к дальней стене забора.

— Гони её, гони! — подстегнул меня крик злобный крик Никанора, — не дай уйти! А меня хватай и сажай на плечи! Ну же, бегом!

Я на бегу, с низкого старта, подхватил дядьку и бросил его себе на загривок, и рванул вслед за ведьмой в жутком азарте, ведь надо было догнать её и убить, нельзя её отпускать, как нельзя отпускать ядовитую змею или паука в собственном доме, тут или я, или она.

— Быстрее! — бесновался у меня на плечах Никанор, — быстрее! Не дай уйти! Гони её, лахудру, в лес гони, на болота, к реке прямо!

И я наддал, и почти догнал её у забора, и перепрыгнул через прутья ограды вслед за ней, а потом, на пустырях, на пустых участках, взял правее, отсекая её от посёлка, и погнал её в лес, как требовал Никанор.

Ведьма вырвалась сначала вперёд, отчаяние придало ей сил, да и тело её изменилось, низким оно стало и сгорбленным, вытянулись руки и скрючились ноги, узловатым всё стало каким-то, тёмным и старым, но сил у неё ощутимо прибавилось.

— Не отпускай! — командовал Никанор, вцепившись мне в волосы, — но пока не приближайся! И гони её, гони! А в лесу из виду не теряй, не теряй ни за что, заморочит, обманет и выскользнет! Давай, Данила!

И я давал, я гнал ведьму в десяти-пятнадцати шагах от себя, не давая ей оторваться, и вот мы уже пронеслись по редкому лесу куда-то на запад километр примерно, а я только вошёл во вкус и даже сумел успокоить дыхание, и даже сумел войти в какой-то незнакомый мне ранее охотничий транс, но всё же удивился, когда услышал от сопящего Никанора неожиданное и сварливое:

— Ты книги мои читал ли?

На это я лишь помотал головой отрицательно, чтобы дыхание не сбивать, но дядька не унимался:

— А почему?

— Непонятно! — выдохнул я в несколько приёмов, — же! Как… курица… лапой!

— Ну и дурак! — обиделся Никанор, — всё там понятно! Но только чего же ты бежишь за нею, коли ничего не умеешь?

— Когтями! — снова на выдохах отозвался я, — когтями… порву! А ты… поможешь!

— Помогу, — согласился Никанор, ёрзая на мне от азарта, — но убить её должен ты сам! Я тебя научу сейчас, это просто, слушай!

Глава 17

Я гнал эту ведьму по лесу так, как никогда раньше этого бы не сделал. Раньше я бы постарался побыстрее её догнать, в азарте, в страхе, что убежит она от меня, сумеет скрыться, спрятаться где-нибудь и тогда всё пропало.

Сейчас же я бежал размеренно и ровно, чётко оценивая состояние и скорость жертвы, выправляя своё дыхание и сбивая чужое короткими спуртами, не давая ей собраться с силами ни на минуту, в общем, сейчас я её загонял правильно, по-тигриному, и не было у неё даже шанса на успех.

Спрятаться у неё тоже не выйдет, как же она спрячется, если этот лес был сейчас для меня открытой книгой, а её следы чуть ли не светились в сумерках, а ведь есть ещё и запах, есть слух, есть свои собственные силы и есть помощник.

— А ты молодец! — неожиданно похвалил меня