Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Да ладно тебе.

— А чего ждать? — Витька тоже встал. Валька неожиданно засмеялся:

— Да приказа, дурачок. Приказа. Ты что, правда ничего не понял? — Витька помотал головой. — Мы ведь уже на службе. Уже. Пойми ты это.

Витька задумался. Свёл брови. И медленно сказал:

— А ведь, пожалуй, да-а… Я как-то просто… — он пожал плечами. — Ну что, будем тренироваться?

В следующие три часа, пока не начало темнеть, мальчишки с азартом, в охотку, тренировались мгновенно вскидывать наизготовку карабины и выхватывать из кобуры пистолеты — в падении, на бегу, в броске, стреляли в цель, не жалея патрон, метали ножи, фехтовали на палках, боксировали, спарринговались по саватту и боевому самбо, которое преподавал им лесник. Устали — но эти занятия доставляли им яркое и сильное удовольствие, похожее на запах пороха, пота и горячего железа — именно так пахли оба, когда присели возле ручья — вымыться перед ужином.

— Завтра возвращаемся, — сказал Валька, расчёсывая волосы и стягивая их повязкой. — Пора.

— Пора так пора, — согласился Витька. — Ты слышал, на уборочную отправляемся.

— Ну и отлично, — рассеянно ответил Валька. — Пошли есть, — он потянулся, не вставая с корточек и пропел: — Есть в демократии что-то такое,

К чему неприятно прикасаться рукою…Хрипит перестройка в отвоёванных кухнях —Ждёт, когда и эта стабильность рухнет…

Раскочегарив костёр снова, мальчишки занялись консервами и оставшейся со вчерашнего дня ухой, застывшей в котелке, как заливное. Высоко над их головами чертили ночное небо падающие звёзды. Холодало, и Витька без удивления заметил, что на выдохе изо рта вылетает лёгкий пар.

— Неужели лето кончается? — спросил он удивлённо. — А я и не заметил, как прошло…

— Это потому что много было нового и хорошего, — философски ответил Валька. И неожиданно понял, что это правда. Несмотря ни на что — правда. Особенно — для Витьки, что уж говорить. Очевидно, Валька, сам того не заметив, при этих мыслях улыбнулся, потому что Витька, тоже улыбнувшись, немного удивлённо спросил:

— Ты чего?

— Да так, — ответил Валька. — Почитай что-нибудь новенькое, если есть.

— Есть, — охотно отозвался Витька. — Вот.

В серой пыли траваПроволочно-жестка.Бросив в неё барахло,Быстро бежим к воде.Серый весёлый щенокС лаем мелькает в ногах.Чахлые ивы. Мазут.Мы отдыхаем здесь.

Слышен буксира гудок —Машем ему в ответ.После ныряем с труб —Вопли, мы входим в раж.Жить — это быть сейчас.Мы не робеем от бед.Старый разбитый причалДля беспризорных — пляж.

Валька уже привык к тому, что иногда его пробивает бессонница. Сперва это его беспокоило, но потом Михал Святославич просто объяснил, что с бессонницей дела обстоят так же, как с разными там «синдромами»: тот, у кого сильная воля и твёрдая жизненная мотивация, посылает их на хрен, а другие начинают пить или — хуже того! — ходят по психиатрам. Бессонница — не спи, что, дел нету, что ли? Вот и делай. Да ещё и лучше ночью — никто не мешает, не стоит над душой и вообще…

Правда, в данный конкретный момент дел у Вальки не было. Но, когда он открыл глаза и понял, что в ближайшее время не уснёт, то особого дискомфорта не испытал. Полежал, позёвывая и принципиально ни о чём не думая, потом выбрался из шалаша.

Снаружи было холодно и красиво. На траве уже лежала ледяная роса, политая лунным светом. Луна была полная, чисто-серебряная, в её сиянии исчезли почти все звёзды. Стоя на колене возле входа в шалаш, Валька оглядывался по сторонам. В этот момент он был ужасно похож на своих же далёких предков — может быть, на тех, что, спасшись с погибающего Туле и растеряв почти все знания и память, скитались по равнинам Евразии тысячелетия назад… Длинноволосый, худощавый, с удивлённым взглядом мальчишка возле шалаша на берегу ручья. И всё вокруг — небо, вода, деревья, трава, земля, воздух — смотрели на него в ответ.

Наверное, были какие-то слова, чтобы разбудить всё вокруг, услышать живые голоса и самому ответить понятным им языком… Вот только Валька не знал этих слов. И не мог переступить тоненькую грань, за которой твоим другом и помощником становится весь мир. Поэтому Валька только улыбнулся беспомощно и, встав в рост, неспешно пошёл к ручью. Присел у воды и зачерпнул ладонью прозрачный холод. Капли падали с пальцев медленно, как жидкая ртуть, наполняясь в своём коротком полёте светом — и разбиваясь о поверхность воды, становясь её частью снова. Может быть, подумал Валька, это и есть наша жизнь: сорваться, сверкнуть и стать снова частью чего-то огромного — до нового рождения? Тогда это не страшно. Разве страшно капле возвращаться в воду?

Но разве у капель есть родители? Разве каплям может быть тяжело? Или кому-то люди столь же безразличны, как Вальке — катящиеся с его ладони капли? Валька снова зачерпнул воду и пролил её — теперь уже струйкой. Неожиданно далеко разнёсся холодный серебристый плеск.

А Большая Медведица светила всё-таки ярко, несмотря на лунное сияние.

— Cerch i Mbelain[40], — сами собой вспомнились слова, и Валька усмехнулся, водя рукой над водой. Странно. Ведь учил год назад эльфийские слова и почти верил, что написанное Профессором[41] — правда… хотя — кто знает? Как там ещё?.. — Сelebren gilgalad[42]… — снова вслух добавил Валька. Интересно, правда ли, что Леший был одним из первых толкинистов в России? Нет, тогда в СССР…

Если бы был СССР — как бы жил Валька? Наверное, не было бы у него такой своей комнаты, как там, в Воронеже… Но зато не было бы у Витьки той жизни, которой он жил с девяти лет.

Может быть, с этого и начинается подлое предательство? Пусть всё идёт прахом, лишь бы у меня была моя роскошная комната (дом, дача, машина, загранпаспорт — нужное подчеркнуть или вставить). И далеко не каждый сможет отказаться… Или можно было как-то сделать, чтобы всё было у всех? Как в книжке «Туманность Андромеды» старинного писателя Ефремова[43]… Грустная книжка, потому что в мир, описанный там, хотелось. И было понимание, что такого мира — не будет.

Кто ты? Куда ты идёшь?Я — просто странник… —

вспомнил Валька строки из старинной английской поэмы «Havamal».

Кому нужны эти поэмы, этот эльфийский язык, эти книги, вся прошлая жизнь Вальки, если на улицах убивают детей? И зря отец не поделился с сыном своими тайнами. Наверное, думал, что Валька всё ещё маленький и не поймёт… Поделилась жизнь, которая отобрала отца и маму. Щедро поделилась…