Связанный гнев - Павел Александрович Северный

– Сами знаете, сколько позволили своровать.

– Беда с тобой. Не сносить тебе головы. Вся в отца. Такой же настойчивый да упрямый был, а чем кончил?

– У бедного было больное сердце, а мое – здоровое. Распорядись, бабушка, чем будем угощать исправника. Ты ведь не раз его угощала. Пойду в контору.

– Ступай!

Старуха поцеловала внучку в щеку. Софья, засмеявшись, ушла. Оставшись в одиночестве, старуха подошла к окну и, смотря в него, начала по привычке разговаривать сама с собой: «А ведь зря позвала Зворыкина обедать. Петровна с Софьей зубастые. Не дадут спуска, ежели ввернет неладное. Он мужик злопамятный. Да все равно. Снявши голову, по волосам не плачут».

Услышав покашливание, обернулась, увидела пришедшего Луку:

– Куда торопишься?

– Хозяйку ищу.

– В контору пошла. Погоди!

– Стою.

– Пошто губишь Софью?

– Чем?

– Тем, что не удерживаешь от ссоры с Дымкиным.

– Пробовал.

– Не слушает?

– Во всем, говорит, по-разумному буду следовать вашим советам. Как расправляться с ворами – сама решу. Дымкин, говорит, бабушку мою, Олимпиаду Модестовну, посмел словом обидеть. Я бы, говорит, вороватость ему простила, но оскорбление бабушки никогда не прощу. Все, чем разжился возле сучковского капитала, все заставлю вернуть. Вот какая она, дочка Сучкова. Кроме того, у нее в руке против Дымкина Осипа козырная карта зажата, и, как полагаю, крупная.

3

Деревья в Златоусте стояли белыми в игольчатой мишуре инея. Сквозь дымку морозного марева солнечный свет на пушистых ветках высекал то золотые, то синие блестки.

Владимир Воронов подъехал к воротам дома Вечерек на караковом иноходце, запряженном в легкие санки. Оставив лошадь на попечении сторожа, он, сокращая путь к дому, пошел парком, не по аллее, а по тропе, протоптанной в еловой чаще. Высокие лесины, с почти черной хвоей, нижними ветвями зарывались в сугробы, а верхние, слегка раскачиваясь под ветром, как рукава боярских шуб, провисали под тяжестью лежавшей на них снежной опушки.

Со стороны дома в морозном воздухе слышался смех и радостные крики ребенка. Воронов узнал голос маленького Павлика. Выйдя к беседке, Воронов увидел около ледяной горки Надежду Степановну Вечерек, няню и мальчика. Павлик, заметив пришедшего, закричал:

– Мама, дядя Володя, дядя Володя! – Мальчик бежал, утопая в снегу, добежав, схватил Воронова за руку, закричал: – Покатай меня, покатай!

Не желая огорчать ребенка, Воронов взял его на руки, поднялся по ледяным ступенькам на горку. Не спуская мальчика с рук, встал на лубок. Надежда Степановна успела только крикнуть:

– Осторожней!

Благополучно скатившись с горки, Воронов понес мальчика к матери.

– Видели, как мы умеем? Похвалите скорей.

– Молодцы! Но у меня сердце замерло.

– Боялись, что упаду? Никогда. Навык с детских лет. Так отец приучал меня к смелости. Здравствуйте! Теперь, Павлуша, научись сам стоя с катушки скатываться. Главное – не бойся!

– Хорошо, хорошо! – крикнул довольный Павлик и побежал к горке. – Няня, пойдем со мной! Сейчас научу тебя по-дядькиному.

– Как прикажите понимать, дорогой? Бываете в городе и все мимо наших ворот?

– Замотался, Надежда Степановна. Винюсь. Повинную голову меч не сечет.

– Мы все просто не знали, что думать. Пойдемте в дом! Няня! Покатайтесь немножко и домой. Холодно. Надеюсь, вы к нам на весь вечер? Ольга будет довольна.

– Она вернулась? Даже не верится, что застал ее дома.

– Вчера вернулась. Гостила несколько дней у Анны Кустовой. Привезла этюды, а главное – портрет Волчицы. Видимо, Ольга, когда писала ее, была в ударе. Считаю, что портрет удался.

– Мне его покажут?

– Попросим. Знаете нашу Ольгу? Бездна непонятных настроений. Надейтесь на лучшее.

Раздеваясь в прихожей, Воронов и хозяйка услышали голос Ольги Койранской:

– Что так скоро вернулись, Наденька? Замерзла? Я предупреждала.

Надежда Степановна вместо ответа на вопрос сестры, сказала:

– У нас гость, Олюшка.

– Кто?

– Посмотри!

Ольга Койранская, войдя в прихожую довольная, сказала:

– Здравствуйте! Давненько не виделась! Вы мне нужны.

Ольга очень похожа на сестру. У них даже одинаковые прически, но в глазах у Ольги нет сестринской доброты.

– Сейчас угощу вас чаем с коньяком. Надя, конечно, уже доложила, что я была у Кустовой на заимке?

– Конечно, доложила. Знаю даже, что привезли этюды и портрет.

– Так и знала, что не удержится, похвалится, какая у нее трудолюбивая сестрица. Так вот, по вечерам мы с Анной пили чай с топленым молоком и коньяком. Чудо-напиток! Мне так понравился, что приучаю к этому горячительному напитку сестру и Костю. Впрочем, упрямый Костя Вечерек предпочитает коньяк без чая. Пошли в столовую. Буду поражать этюдами.

В столовой подрамники с этюдами стояли возле стен. Написаны на них уголки Тургояк-озера. Заснеженные скалы и сосны. Воронову они понравились.

– Почему молчите, Володя? Жду вашего мнения. Только сущую правду, по-вороновски, не делая скидок, что симпатизируете художнице.

– Больше всего впечатляют вот эти.

– Так и думала. Закаты ваша слабость. Считаю, что говорите искренне?

– Конечно.

– В таком случае, покажу портрет.

Койранская стянула простыню со стоявшего в углу мольберта. Воронов увидел портрет Анны Кустовой. Она стоит, прижавшись головой к шее вороной лошади. Портрет написан крупными сочными мазками.

– Удивительна.

– Что?

– Композиция портрета. Здорово! Такой видел Анну Петровну много раз.

– Сознаюсь, писала Анюту с увлечением. У нее поразительно контрастный характер. И все его контрасты выявляют глаза. Обязательно опять поеду к ней. Если бы вы видели у нее старуху Семеновну!

– Бабушку Хмурую?

– Знаете ее?

– Знаю.

– Согласны со мной, что у нее незабываемое лицо? Меня оно буквально заворожило. Какая умудренность в старческих глазах. Сознание, что жизнь прожила с достоинством. Она – облик уходящей России, а может быть, даже самой Руси. Я довольна, что вам понравились мои работы.

– Олюша, почему на «вы» говоришь с Владимиром Власовичем?

– Заметила и сразу придралась! Просто еще не привыкла говорить ему «ты».

– Обязана! Разве не сама предложила выпить на брудершафт?

– Постараюсь. Слушай! Спасибо, Володя, за твое мнение о моей пачкотне! – Койрановская, взглянув на Воронова, задержала на его лице свой взгляд:

– Погоди! Ты чем-то взволнован?

– Озабочен!

– Чем? Рассказывай!

– Поэтому и приехал.

– Да ты действительно озабочен. Наденька, посмотри на него повнимательней. У него неприятности.

В столовую вошла горничная, спросив:

– Позволите готовить чай?

– Конечно, Валя. Пойдемте, господа, в мою гостиную!

– Рассказывай, Владимир, что случилось?

– Сейчас.

Койранская встревожено смотрела на Воронова.

– Вы знаете, что моя сестра в ссылке?

– С ней что-нибудь случилось?

– Она бежала, Надежда Степановна.

Сестры, пораженные, молчали. Надежда Степановна, прислонившись к изразцовой печке, спросила, как будто сомневаясь, что услышала о побеге:

– Бежала? Из енисейской глуши зимой? Непостижимо!

– Но это так.

– Как узнали о побеге? Известила жандармерия? Наверное, у вас был Тиунов?

– Он пока не был.

– Конечно, где она сейчас? Ничего не знаете?

– Она здесь.

– У вас в Кусе?

– Нет…