Связанный гнев - Павел Александрович Северный

– Странно! Завтра же поеду к Новосильцеву. Пора выяснить его претензии.

– Упаси бог, Софьюшка! Нельзя тебе к нему ехать. Тронутый он в уме от ран на японской войне.

– Сама тронутая, потому даже сумасшедших не боюсь. Сколько же золота добыли, господин Дымкин, прошлым летом на Вороньей речке?

– Все в книгах записано.

– О записанном я вас не спрашиваю, а остальное? Назову грубую цифру металла, скрытого от бабушки только за прошлый сезон. Свыше пуда. Где оно?

– Про него лучше у лешего спросите.

– Спрошу. На какой срок, бабушка, сдали Воронью речку господину Дымкину?

– На пять годов. Лонись второй кончился. Аль незаконной мою договоренность признаешь?

– По законной договоренности позволяли себя незаконно обворовывать? А ведь вам была доверена охрана моего наследства.

– Уж не меня ли норовите, сударыня, вором окрестить?

– Мне ясно, что на Вороньей речке золото крали. А кто – вы или Новосильцев, точно пока не знаю.

– Вот что, сударыня! Хватит языком молоть! – резко сказал Дымкин. – Хотя вы и со столичным образованием, шагайте в наших местах с осторожностью. У нас всякое слово в строку. Я купец, за свою честь постоять могу. Лучше живите по-хорошему. Со всеми в добром мире. Правду не ищите, потом лоб расколете, а ее не найдете. С Дымкиным даже в мыслях не ссорьтесь. В этих местах он – сила. Судьбы людские в руках держит. Все люди, кои пески моют, в моем кулаке зажаты. Начнете меня злить, я стукну кулаком и прикажу народу на вашем пути канавы рыть. – Дымкин говорил все громче и громче. – Так вот, имел дело с Модестовной, перед ней и ответ буду держать, а вы для меня, прямо скажу, особа незначительная.

– А что, если, господин Дымкин, сейчас назову вам фамилию, под которой вы жили в Нижнем Новгороде?

От слов Софии Дымкин побледнел.

– На Урале вы только двенадцать лет, но до этого у вас была другая жизнь. Упрятались вы от нее очень хорошо. Теперь я могу вам совет дать, как жить-поживать. Нельзя и вам со мной ссориться. Осержусь, скажу кое-что, да хотя бы фамилию вашу другую, и тогда подвластный вам народ, да и власти другим вас узнают. Поэтому договоримся: грязь вашу шевелить не буду, потому может она нашу фамилию замарать. Живите мирно, не пакостничайте. Если Новосильцев в помехах работе на Вороньей речке окажется невиновным, вы сполна вернете мне присвоенное золото.

– Губа у вас не дура! За дурачка Дымкина признаете? Считаете, что бабке вашей, влюбчивой дуре, задаром помогал? Спросите ее, сколько она размотала ваших денег на обожателей?

– Тихо! – закричала Олимпиада Модестовна, но, сдержав гнев, скромно спросила: – Еще чего скажешь? – Хриплым стал голос старухи. – Аль не обжуливал меня? – Старуха встала, отпихнула ногой мешавший стул, шагнула к Дымкину. Он вскочил на ноги, хотел отойти, но старуха поймала его за рукав. – Стой! Сымай поддевку, сшитую на сучковские деньги. Живо! А то кучеров позову, так и штаны сымут.

Дымкин торопливо снял поддевку. Старуха, выхватив из рук, одним рывком порвала ее пополам по шву и кинула ему обратно.

– Носи теперь на здоровье. И поскрипывай из нашего дома. Коней не дам! Пешком уйдешь. Уходи, а то выкинуть велю.

Дымкин с порванной поддевкой выбежал из столовой. Олимпиада Модестовна, выплеснув в полоскательницу из своего стакана недопитый чай, налила в него из графина водки и выпила большими глотками. Села в свое кресло у самовара. Смотря на внучку, заговорила:

– Правду сказывал. Мотала деньги. Рано вдовела. Сама бы тебе сказала, да упредил, окаянный, по злобе. – Замолчав, долго смотрела на Калистрата, сидевшего с низко опущенной головой. – Калистрат не воровал, Софьюшка. Он только по моим приказам, зажимая доходы, дутые цифры писал. Что скажешь?

– Скажу, бабушка, кто старое помянет, тому глаз вон. Сучковы мы с тобой. Не мне тебя осуждать за прожитую жизнь. Не знаю, как свою проживу. Но чужим не дам себя обворовать. Чего Дымкин говорил, слышала и позабыла. Калистрат тоже позабудет. Для нас ты – Олимпиада Модестовна Сучкова. А дальше видно будет, как жизнь пойдет.

3

Морозно. Поземка путает рваные снежные холстины.

Сугробные снега Златоуста в обводах медных полос закатного солнца.

Гнедая тройка, свернув с зимника на реке Ай, осилив крутой подъем на берег, лихо вбежала в усадьбу Новосильцева через ворота под каменной аркой. Поднимая снежную пыль, пронеслась по аллее березовой рощи, остановилась у крыльца дома с колоннами. Приехавшая Софья Сучкова торопливо поднялась по широким ступеням мраморной лестницы к тяжелой, окованной медью парадной двери и позвонила. Створу двери открыла молодая горничная в кружевном переднике. Увидев перед собой незнакомую гостью, улыбнулась, хотя улыбка не могла скрыть ее удивления.

– Милости просим!

– Барин дома?

– Обязательно дома. Проходите!

Софья вошла в просторный вестибюль, увидела в нем кучу мраморных статуй, видимо, снятых на зиму из парка. Стены увешаны портретами в рамках разных форм и размеров. Горничная, помогая гостье раздеться, с любопытством рассматривала ее модную одежду и решила, что посетительница в Златоусте – человек новый. Из глубины дома доносилась музыка.

– Сюда прошу последовать.

Горничная распахнула перед Софьей белую дверь с украшениями из позолоченных деревянных узоров в просторный сумрачный покой. Легкой походкой девушка по ковровой дорожке шла впереди Софьи и распахнула вторую дверь в зеркальную комнату.

– Прошу обождать. Как прикажете доложить?

– Софья Тимофеевна Сучкова.

– Поняла.

Поклонившись, горничная ушла. Софья, осматривая комнату, заметила в ней три двери. Венецианские окна с цветными стеклами выходили в парк. Мебель стояла в белых чехлах. Стены в сплошных зеркалах, в них среди всех отражений Софья увидела и свое.

Холодная торжественность в комнате. На столиках с грациозно выгнутыми резными ножками расставлены фигуры Каслинского художественного литья. В низких продолговатых шкафчиках со стеклянными створками множество фарфоровых статуэток. Рассматривая их, Софья вслушалась в мелодию музыки и легко узнала в ней вальс Глинки. Подойдя к центральной двери, Софья поняла, что именно за ней и звучал рояль. Софья осторожно приоткрыла дверь, увидела спину игравшего мужчины. Около его ног лежала овчарка. Софья снова прикрыла дверь, она слегка скрипнула, а следом, заглушая музыку, раздался громкий лай собаки. Музыка прекратилась, Софья услышала шаги. В раскрывшуюся дверь вбежала овчарка, и появился мужчина с черной повязкой на глазу. Софья стояла около кресла. Овчарка шла к ней и остановилась после слов хозяина:

– На место, Старатель! – Овчарка, зевнув, покорно легла. Мужчина, поклонившись Софье, спросил: – С кем имею честь?

– Сучкова Софья.

Хозяин, приоткрыв дверь, позвал:

– Закир!

На зов появился Закир в бархатной тюбетейке и нахмуренно посмотрел на гостью.

– Почему не сказал, что