Александр Мартынов - Подкова на счастье

Это Юнна Мориц. "Звезда Сербости". Если хочешь, потом почитаешь. У нас распечатки из Интернета…

— Да не люблю я стихи, — признался Тимка. Олег засмеялся:

— Ты и про гитару то же самое говорил, а как слушаешь? Вообще большинство людей не знают, что они любят, а что нет. Они знают, что им говорят любить, а что говорят ненавидеть.

— Зима, — сердито сказал Тимка, — ты вообще захаял всё, что не спрятано у вас в тайге. Да что там, хорошего ничего нет, что ли?!

Олег молчал. Долго молчал. В чаще зашёлся — мороз по коже! — филин, ему где-то очень далеко ответил дрожащий вой волка. Звёзды — яркие и крупные, Тимка никогда раньше таких не видел — подмигивали сквозь прорези в листве.

— Не знаю, — признялся Олег;Тим вздрогнул. — Когда у нас отобрали коней, всем было всё равно. Понимаешь, у нас и так не очень много было. А у тех, кто отбирал, было всё. И всё-таки правы оказались они. Разве это по справедливости? Разве по справедливости то, что в мире, где нас, русских, так мало и всё меньше, нас — сирот, беспризорных — всё больше? Я вообще не знаю, кто был мой прадед, Тим. Но он стопроцентно воевал. А мой дед, наверное, голодал и тяжело работал в тылу. Или, может, даже беспризорничал. Или, как я, остался сиротой. Но тогда всё было понятно — война шла. А сейчас? Ради чего люди мучаются сейчас? Ты знаешь? Я — нет. Но я не верю, что этот мир единственно возможный и не будет другого.

— Другого? — Тимка поставил подбородок на колени. — Какого?

— Какого? — Олег лениво подбросил хвороста в костёр, и тот, пригаснув на миг, разгорелся ярче; огненные змейки вползали по сучьям. — Чтобы было голубое небо… и никто не хихикал при слове «голубое». И трава у крыльца, а в ней — кони пасутся. И чтобы разорились все фирмы, которые производят бронированные двери… А если ты в пути, то входишь в любой дом, как к себе, и тебя сажают за стол… И даже если есть у тебя враг, то он приходит к тебе и бросает в лицо перчатку, а не убийц нанимает… И чтобы люди не бросали своих детей и собак. Никогданикогда не бросали… — голос Олега вдруг задрожал и он несколько секунд молчал. — Я, Тимка, сам себе не очень представляю, какой это должен быть мир. Хороший. И это не так уж трудно. Человек просто должен быть человеком. Вот и всё.

— А это что, просто? — спросил Тим. Олег кивнул:

— Очень. А главное — зависит только от человека, от него самого. И всё…

Мальчишки перестали разговаривать и отвернулись от костра, глядя на звёзды.

— Вон та, большая — Альфа Волопаса, Арктур, — сказал Олег, обнимая руками плечи. — Арктур — Пастух Медведей…

— Почему Пастух Медведей? — задумчиво спросил Тимка. Олег пожал плечами:

— Я не знаю… Такое стихотворение есть у Белянина.

— Это поэт?

— Писатель и поэт… Странно — книжки все весёлые, всё кувырком, читаешь — хохочешь. А стихи печальные… У него два года назад сына убили.

— Кто? — от неожиданной злобы у Тимки захолодели щёки. Он повторил требовательно и гневно: — Кто убил?! — как будто неизвестный Белянин был его старшим другом.

— Какие-то гады украли, чтобы выкуп получить… А он стал сопротивляться. И его задушили…

— Их нашли?! — Тимка закусил губу.

— Нашли и посадили… Один оказался одноклассником, ну, его, сына… Он и заманил в ловушку… Вот тебе и ответ. Пацан заманил одноклассника, чтобы деньги получить. Не может быть нормальным мир, в ко-тором такое происходит вообще. Но ведь мысль-то про похищение не сама в башке у этого гада родилась! Телевизор подсказал, который тоже не сам по себе работает… Помоему, это всё даже страшнее, чем Беслан. Там хоть с каких-то, пусть с первобытных позиций, можно объяснить: чужое племя, чужую веру — под корень! Не простить, но объяснить… А тут необъяснимо. Ради денег… Вот те же Гитлер и Сталин. Сталин людей использовал, как дрова для топки локомотива — вперёд, давай, скорость, напор! Гитлер в сорок пятом против нас бросил четырнадцатилетних, рука не дрогнула — сколько их наши побили? Жуть… Но Сталина осенью сорок первого чуть ли не на коленях умоляли: уезжайте из Москвы! Враг в сорока километрах! А он только сказал, чтобы полк его личной охраны подготовили: в случае чего он этот полк сам в атаку поведёт. А для Гитлера в апреле сорок пятого и вообще всё было ясно! И ведь за ним на самолётике прилетела Ханна Рейча, была такая лётчица-фанатичка… Его тоже упрашивали — летим в горы, фюрер! А он отказался… У них при жизни было всё. Но они были вожди — и понимали, что в случае чего всё и отдать придётся. Закон наших предков. В последней битве можно уцелеть — убежать, сдаться многие могут. Но вождь в такой битве уцелеть не имеет права. А нынешние? Чем они отвечают? Провалил дело — сняли с должности, уехал на виллу к тёплым морям… Карлики, которые сами ничего не могут и боятся того, на что способен их собственный народ, потому что не знают, что с этими свершениями делать… Ну и остаётся запихать народ в кокон — чтобы ни Корчагиных, ни Голицыных, ни Гагариных, ни Беляниных…

— С умным хлопотно, с дураком плохо — нужно что-то среднее, да где ж его взять? — пробормотал Тимка, а Олег, услышав, кивнул:

— Точно… Дядя Слава пел тебе?

— Не мне, но в общем… да, — согласился Тимка. — Ты так говоришь, как этот — оратор.

— А это не трудно, — пояснил Олег, — просто читать надо побольше и рэп с попсой нив коем случае не слушать. Они мозги блокируют, это научно доказано.

Филин опять заорал в чаще, как сумасшедший, которому колют галоперидол, потом перешёл на детские всхлипывания — полное ощущение было, что в лесу заблудился ребёнок. Тимку даже мороз по коже продрал. Он вздохнул и спросил:

— А там, в той стороне, куда мы едем — там что?

— Километров через триста будет Подкаменная Тунгуска, — ответил Олег и засмеялся: — Да не живёт там никто. Если западней… или вос-точней… там — да, есть поселения. А если прямо на север, то только реки. Можно сказать, до самого Северного Ледовитого… В этих местах двадцатьтридцать миллионов человек без особых проблем могут жить. Но пусто. Точнее… — Олег сощурился, — люди не живут.

— Зверей много? — понимающе спросил Тимка. Олег медленно кивнул:

— Много… — он отвернулся в сторону леса. Глядя в темноту, продолжал: — И не только зверей… Не только зверей, Тим… но и ещё коекого…

— Вот только страшилок не на… — сердито начал Тимка, но в этот момент Олег обернулся, улыбаясь острейшими клыками. Пламя больше не отражалось в его глазах — они были алыми сами по себе, с узкими вертикальными зрачками! — А… коротко выдохнул Тимка и, взмокнув, вскочил, хватаясь за нож.

Олег с неудержимым хохотом опрокинулся на спину, задрыгал ногами и, выплюнув пластмассовую челюсть, протянул руку к Тимке, на ослабевших ногах замершему у костра: