Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

это была птица или заяц. Тут снова повеяло ветерком с густым запахом человека. От этого медведь наконец ожил. Он повернулся и затопал на лужайку-ловушку следом за Ба-Ри. Ба-Ри обернулся, увидел его – и решил, что медведь гонится за ним. Нипиза с Пьеро поднялись ко входу и в тот же миг увидели и Уакайю, и Ба-Ри.

В том месте, где они вошли в травянистую выемку, окруженную скальными стенами, Ба-Ри резко свернул влево. Там был огромный валун, с одного конца приподнятый над землей. Ба-Ри решил, что лучше убежища не найти, и забрался под него.

А Уакайю все шел себе прямиком на лужайку.

Ба-Ри из своего укрытия видел, что произошло. Едва он забился под валун, как в проходе между скалами показались Пьеро и Нипиза – и остановились. Остановились! Ба-Ри возликовал. Они испугались Уакайю! Огромный медведь прошел лужайку на две трети. Солнечный свет падал на него, и шерсть его блестела, как черный атлас. Пьеро некоторое время смотрел на медведя. Он не любил убивать ради убийства. Нужда сделала его рачительным. Но он увидел, что шуба у Уакайю прекрасная, хотя сезон уже миновал, и поднял ружье.

Ба-Ри увидел это движение. И миг спустя увидел, как из конца ружья вдруг что-то вырвалось, а затем услышал оглушительный грохот, тот самый, что и тогда, когда его самого ранило – когда пуля Ивы прожгла его плоть. Он тут же поглядел на Уакайю. Огромный медведь пошатнулся, упал, потом с трудом поднялся и тяжело шагнул вперед.

Винтовка снова загремела, и Уакайю рухнул второй раз. С такого расстояния Пьеро не мог промахнуться. Уакайю был превосходной мишенью. Это было убийство, но для Пьеро и Нипизы это была просто работа – работа, которая обеспечивала им хлеб насущный.

Ба-Ри весь трясся. Скорее от волнения, чем от страха, поскольку собственный его страх отступил перед трагизмом минуты. Из груди у него вырвалось тихое поскуливание, когда он поглядел на Уакайю, который снова поднялся и двинулся на врагов – пасть у него приоткрылась, голова медленно покачивалась из стороны в сторону, ноги слабели и подкашивались – из растерзанных легких хлестала кровь. Ба-Ри заплакал – ведь Уакайю ловил ему рыбу, ведь он, Ба-Ри, стал считать медведя своим другом, а теперь понимал, что Уакайю смотрит в лицо смерти. Раздался третий выстрел, последний. Уакайю обмяк на месте. Огромная голова рухнула на передние лапы. До Ба-Ри донесся сиплый кашель – раз, еще раз. И настала тишина.

Это было убийство – но и работа тоже.

Минуту спустя Пьеро, стоя над Уакайю, сказал Нипизе:

– Mon Dieu[29], что за отменная шкура, сакахет! На станции Лак-Бэн за нее дадут долларов двадцать!

Он вытащил нож и начал точить его на оселке, который носил в кармане. В это время Ба-Ри мог бы выбраться из-под валуна и удрать в ущелье: о нем пока забыли. Но потом Нипиза вспомнила о нем и повторила тем же странным, задумчивым голосом:

– Ба-Ри.

Пьеро, стоявший на коленях, поглядел на нее снизу вверх.

– Oui[30], сакахет. Он родился диким. А теперь сбежал…

Ива покачала головой.

– Non[31], он здесь. – Ее темные глаза внимательно оглядели залитую солнцем лужайку.

Глава VIII

Пока Нипиза осматривала тупик в конце ущелья, обнесенный каменными стенами, западню, в которую они загнали Уакайю и Ба-Ри, Пьеро, снимавший шкуру с огромного черного медведя, снова поднял голову и что-то еле слышно пробормотал себе под нос. «Non, это невозможно», – заметил он только что, однако Нипиза считала, что возможно, и именно об этом и размышляла сейчас. Это были приятные мысли. Они будоражили самые глубины дикой прекрасной души Нипизы. От этих мыслей глаза у нее засияли, а на щеках и губах от волнения проступила густая краска.

Пока она высматривала в камнях по краям лужайки следы щенка, мысли у нее унеслись в прошлое. Два года назад они похоронили ее мать-принцессу под высокой сосной у хижины. В тот день солнце для Пьеро зашло навсегда, а в жизни самой Нипизы настала пора горького одиночества. Тем вечером, на закате, у могилы их было трое: Пьеро, Нипиза и пес – огромный мощный хаски с белой звездочкой на груди и белым кончиком уха. Покойная мать Нипизы взяла его еще щенком, и он был ее телохранителем, повсюду следовал за ней, а когда она умирала, сидел рядом, положив голову к ней на постель. Той же ночью – ночью после похорон – пес исчез. Он исчез так же бесшумно и окончательно, как и ее душа. С тех пор его больше никто не видел. Это было удивительно, а по мнению Пьеро, даже сверхъестественно. В нем поселилась утешительная уверенность, что пес отправился на небеса следом за его возлюбленной Уайолой.

Но Нипиза три зимы провела в миссионерской школе Нельсон-Хаус. Она много знала о белых людях и о настоящем Боге и понимала, что мечты Пьеро – это только мечты. Нипиза считала, что пес ее матери либо погиб, либо сбежал с волками. Скорее всего, сбежал. А тогда… как не поверить, что этот щенок, за которым погнались они с отцом, – плоть от плоти и кровь от крови любимца ее матери? Такое вполне возможно. Белая звездочка на груди, белый кончик уха – и к тому же он не укусил ее, хотя вполне мог вонзить клыки в ее мягкие руки! Нипиза была уверена в своей правоте. И пока Пьеро свежевал медведя, она пошла искать Ба-Ри.

Ба-Ри так и прятался под валуном и не сдвинулся ни на дюйм. Лежал, будто оглушенный, не сводя глаз с трагической сцены на лужайке. Он никогда не забудет, что видел, как никогда не забудет свою мать, Казана и старый валежник. Он видел, как погибло существо, которое он считал бессмертным. Уакайю, огромный медведь, даже не успел дать бой. Пьеро и Нипиза убили его, даже не прикоснувшись, а теперь Пьеро резал его ножом, рассыпавшим ослепительные серебряные отблески на солнце, и Уакайю не шевелился. От этого Ба-Ри пробрала дрожь, и он вжался еще глубже под камень, где и так накрепко застрял, словно его туда заклинили.

Он видел Нипизу. Она зашагала прямиком обратно к проходу в скалах, в который Ба-Ри вбежал, спасаясь от погони, и наконец остановилась не больше чем в двадцати футах от его укрытия. Встав так, чтобы лишить Ба-Ри возможности убежать, Нипиза принялась заплетать свои блестящие волосы в две толстые косы. Ба-Ри оторвал взгляд от Пьеро и стал с