Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд

на узкой полоске берега в полудюжине футов от них. Острые маленькие уши нацелились вперед, он вилял хвостом, как только мог, и каждая мышца его тела дрожала от предвкушения.

Тут Умиск заметил его, и его жирное тельце разом стало неподвижно как камень.

– Здравствуйте! – сказал Ба-Ри, виляя всем телом. Поза его говорила яснее ясного, не хуже человеческого языка. – Можно с вами поиграть?

Умиск не ответил. Трое его приятелей тоже таращились на Ба-Ри. И не шевелились. Они оторопели. Четыре пары круглых изумленных глаз уставились на новенького.

Ба-Ри попробовал еще раз. Он припал на передние ноги, продолжая вилять хвостом и всей задней половиной, засопел и прихватил зубами какую-то палочку.

– Ну возьмите меня в игру, – упрашивал он. – Играть я умею!

В доказательство он подбросил палочку в воздух и тихонько тявкнул.

Умиск с приятелями были как каменные.

Но тут новенького заметил еще кое-кто. Это был большой бобр, который проплывал по озеру с молодым деревцем для новой строящейся плотины. Он вмиг выпустил палку и развернулся к берегу. Раздался оглушительный хлопок большого плоского хвоста по воде – будто предупредительный выстрел из винтовки: бобр подал сигнал тревоги, тихим вечером слышный за полмили.

«Тревога! – как будто кричал он. – Тревога, тревога, тревога!»

Едва раздался этот сигнал, как хвосты замолотили по воде повсюду – и в озере, и в незаметных каналах, и в гуще ивняка и ольшаника. Умиску с приятелями все это говорило: «Спасайся кто может!»

Теперь уже Ба-Ри застыл на месте, словно окаменев. И в изумлении смотрел, как четыре бобренка прыгнули в озеро и исчезли. Слышал, как плюхаются в воду остальные бобры, большие и тяжелые. А потом настала странная, неприятная тишина. Ба-Ри тихонько заскулил, и это было очень похоже на горький плач. Почему Умиск и его маленькие приятели убежали от него? Что он такого сделал, что они не захотели с ним дружить? На него накатило безнадежное одиночество, даже сильнее, чем в первую ночь без матери. Пока он стоял у воды, погасли последние лучи солнца. На озеро наползли темнеющие тени. Ба-Ри заглянул в лес, где сгущалась ночь, и скользнул туда, скуля и плача. Он не нашел друзей. Не нашел сочувствия. Ему было очень горько.

Глава VII

Дня два-три Ба-Ри заходил в поисках пищи все дальше и дальше от озера. Но каждое утро возвращался, пока на третий день не набрел на новый ручей и на Уакайю. Ручей был в чаще леса, в целых двух милях от бобровой колонии. Он был совсем другой. Вода весело журчала по тесному каменистому руслу в расщелине скалы. В ручье были глубокие омуты и пенистые пороги, а когда Ба-Ри набрел на него, воздух гудел от дальнего рокота водопада. Здесь было гораздо приятнее, чем у темного тихого ручья возле бобровой запруды. Казалось, тут полно жизни, и от бурной бегучей воды, ее песен и грохота у Ба-Ри пробудились незнакомые чувства. Он медленно и осторожно пошел вдоль берега, и именно медленность и осторожность и привели к тому, что он внезапно натолкнулся на Уакайю, огромного черного медведя, который вовсю рыбачил и не заметил приближения волчонка.

Уакайю стоял по колено в запруде, образовавшейся за песчаным валиком, и везло ему несказанно. В тот самый миг, когда Ба-Ри отпрянул, вытаращив глаза при виде этого чудовища, с которым прежде встречался всего один раз в сумраке ночи, огромная лапа Уакайю взметнула высоко в воздух фонтан брызг, и на галечный берег шлепнулась рыбина. Незадолго до этого вверх по ручью на нерест прошло множество чукучанов[27], но вода быстро схлынула, и многие рыбы угодили в эти предательские запруды. Толстые, гладкие бока Уакайю были доказательством благоденствия, которое наступило по этому удачному стечению обстоятельств. Хотя сезон лучших медвежьих шкур уже миновал, шерсть у Уакайю была великолепная – черная и густая.

Ба-Ри с четверть часа наблюдал, как медведь вышибает рыбу из воды. Когда он наконец прекратил свою ловлю, среди камней валялось уже двадцать-тридцать рыбин, одни мертвые, другие еще бились. Ба-Ри, вжавшийся в землю между двумя обломками скалы, слышал, как хрустят кости и плоть: медведь обедал. Звуки были приятные, и запах свежей рыбы пробудил у Ба-Ри невиданный аппетит – ни раки, ни даже рябчик не могли с ней тягаться.

Уакайю при всех своих размерах и тучности не был обжорой и, доев четвертую рыбину, сгреб остальные в кучу когтистыми лапами, набросал сверху песку и камней и в довершение трудов сломал можжевеловый кустик и прикрыл рыбу так, чтобы ее не было видно. А потом медленно побрел в сторону гремящего водопада.

Через полминуты после того, как Уакайю окончательно скрылся за излучиной ручья, Ба-Ри был уже под можжевельником. Выволок еще живую рыбину. И съел ее в один присест – она была очень вкусная.

Ба-Ри сообразил, что благодаря Уакайю избавлен от необходимости искать пропитание, и ни в тот день, ни назавтра не стал возвращаться к бобровой колонии. Большой медведь рыбачил на ручье без устали, то здесь, то там, и пиры Ба-Ри продолжались много дней. Находить тайники Уакайю Ба-Ри было проще простого. Надо было всего лишь идти по берегу ручья и принюхиваться. Кое-где рыба уже подпортилась, и ее запах отнюдь не привлекал Ба-Ри. Такие тайники он обходил, но никогда не упускал случая перехватить рыбку-другую из свежих запасов.

Целую неделю жизнь у Ба-Ри была просто восхитительная. Потом это кончилось, и в судьбе Ба-Ри произошла перемена, которая послужила для него такой же важной вехой, как когда-то, давным-давно, стал для его отца Казана тот день, когда он на границе неизведанных земель убил негодяя Мак-Криди.

Случилось это в тот день, когда Ба-Ри, обогнув огромный валун у водопада, нежданно-негаданно столкнулся с охотником Пьеро и Нипизой, звездоглазой девушкой, которая подстрелила его на краю поляны.

Первой он увидел именно Нипизу. Если бы это оказался Пьеро, Ба-Ри просто убежал бы. Но тут кровь его предков снова пробудила в нем незнакомый трепет. Не то ли почувствовал Казан, когда впервые увидел женщину?

Ба-Ри замер. Нипиза была от него не больше чем в двадцати футах. Она сидела на камне, грелась на первом утреннем солнышке и расчесывала чудесные волосы. Губы у нее приоткрылись. Глаза вмиг вспыхнули, как звезды. Одна рука замерла, поддерживая тяжелые пряди цвета воронова крыла. Нипиза узнала Ба-Ри. Она увидела крошечную отметинку у него на груди и белый кончик уха – и еле слышно прошептала: