Дикая природа - Эбби Джини

был продиктован какой-то биологической потребностью. Дарлин интуитивно поняла, что здесь задействован некий первобытный механизм. Дикая птица, живое существо, не владеющее никаким языком, не способное смеяться и размышлять, страус балансировал на стыке суши, моря и неба. Не в своей среде, не в своей стихии. Его жизнь прошла в неволе, инстинкты выработались на суровых равнинах Африки, вдали от морей и океанов. И теперь он впервые оказался сам по себе, за многие мили от всего, что ему было знакомо, в окружении непостижимого богатства необычности и красоты. На это могла быть только одна реакция – танец.

Все так же выписывая круги, страус продвигался вдоль берега и в конце концов зашел за скалу. Дарлин его уже не видела, но слышала хаотичные подскакивающие шаги. Они постепенно удалялись, море наладило свой ритм. Где-то кричала чайка. Дарлин больше не различала в шуме прибоя шлепанье ног страуса.

Босиком по песку она торопливо зашагала с мыса. Едва вышла из тени скалы, солнце обожгло лицо, будто пощечина. Ее взору открылся остальной мир. Широкий пляж, усеянный отдыхающими и зонтиками радужной окраски.

Она прикрыла ладонью глаза. Страус уже удалился на невероятное расстояние. Он вышел из воды на берег и теперь мчался к горизонту с такой же скоростью, что и машина, а то и быстрее. Люди отскакивали в стороны при его приближении. Из-за грохота прибоя Дарлин не слышала их криков, но видела, как они хватали друг друга, показывая на бегущую птицу. Какой-то мужчина поднес руку к уху. Наверно, звонил в службу 911, догадалась она. И с гордостью за страуса подумала, что полиции его не догнать. От мужчины с телефоном он уже отбежал на двадцать ярдов. Судя по его стремительному бегу, останавливаться страус не собирался. Нырнув в тень, он исчезал из виду и снова появлялся, а потом пропал.

Внезапно зазвонили колокола. Хриплый металлический трезвон доносился издалека, но шум моря его не заглушал. У Дарлин промелькнула мысль, что, быть может, это связано со страусом. Но нет, церковные колокола отбивали определенный час. И ей пора было возвращаться.

Вздохнув, Дарлин вновь ощутила на себе бремя своих нынешних обстоятельств. Подумала о Коре, такой же растерянной и непорочной, как страус, круживший в море. Дарлин не представляла, какое будущее уготовано ее сестренке. Она понятия не имела, как той жилось под опекой Такера, что ей пришлось вынести, что осталось от той девочки, какой она помнила ее – от той девочки, которую она растила, – в этом похожем на мальчишку замкнутом ребенке, что сейчас еще находился в больнице. Дарлин пока не знала, как помочь сестре забыть все то плохое, что с ней случилось, и жить дальше, как помочь ей вернуться в мир людей. В чем-то Кора изменилась безвозвратно. На ее теле, в ее душе, в самом ее существе навсегда останутся шрамы, которые будут напоминать ей о себе каждую минуту – и во сне, и в часы бодрствования.

А потом наступит новый день.

Дарлин словно наяву услышала голос отца. А может, это Рой повторял папину фразу, чтобы утешить ее. А может, это говорила мама, много лет назад. Голос Такера она тоже слышала. И голос Джейн. Голоса всех людей, кого она любила. Кто-то из них пропал без вести, кто-то умер, а кто-то, как Кора, наконец, вернулся к ней.

А потом наступит новый день.

И принесет что-то новое. Как появление страуса на берегу океана.

Может быть, именно это пытался объяснить ей отец. По-своему, в простых выражениях, напоминал ей, что перемены неизбежны и неотвратимы. Что, бывает, мелкая рябь превращается в волны, провоцирует нечто неожиданное. Он говорил, что не стоит жить прошлым или изводить себя мыслями о будущем, ведь мгновения следуют одно за другим, порой прекрасные, порой ужасные, но все непредсказуемые и незнакомые, составные элементы необъятного удивительного мира – сложного организма под названием «жизнь».

Эпилог

Львы проголодались. Я слышу их хриплый негодующий рев, шагая сквозь высокую траву с сумкой сырого мяса через плечо. В вольере почти двадцать особей. Завидев меня – мою худощавую прямую фигуру в мерцающем озере прерии, – львы в знак приветствия тыкаются носами в ограждение, помечают проволоку своим запахом. За многие годы такого поведения зверей металлическая сетка в нижней части выгнулась наружу, приняв форму выпуклостей.

Все мои львы – спасенные животные. Большинство достигли преклонных лет. Их привезли сюда из цирков и зоопарков, где они стали не нужны. Несколько львов принадлежали частным владельцам, которым хотелось иметь экзотических питомцев; но, приобретая их, они сами не понимали, во что ввязываются. Теперь этим большим кошкам обеспечена благополучная жизнь. Они блаженствуют в траве, спят по двадцать часов в сутки. Если есть настроение, резвятся, как котята. По ночам, повинуясь инстинкту, рыскают по вольеру, хотя охотиться им не на кого, да и накормлены они всегда сытно. Порой будят меня своей боевой песней.

Я кидаю им мясо через отверстие в калитке. Чарли, косматый самец, трется у ограждения, ждет, что я его приласкаю. Ему почти двадцать лет, по львиным меркам – дряхлый старик. Он слеп на один глаз, грива у него клочковатая, как облетевший одуванчик. Просовываю пальцы сквозь металлическую сетку и чешу его за ушами. Он урчит громче, чем автомобильный двигатель.

Это – «Дикая природа».

Приют для животных «Дикая природа» – его официальное название – я основала двадцать пять лет назад. Тогда у меня были всего две лошади, три собаки и акр земли. Теперь под моим началом трудятся десять человек, а мои угодья занимают несколько сот акров. На моем попечении восемнадцать львов, тридцать шесть коров, два тигра, снежный барс, пять гепардов, семнадцать медведей, шесть свиней, двенадцать лошадей, пятьдесят две собаки, три осла, бессчетное количество одичавших кошек, которые приходят и уходят, когда им вздумается, а также козел по кличке Леденец. «Дикая природа» – рай для брошенных животных. Они прибыли ко мне с ферм, из зоопарков, зоомагазинов, питомников, загонов, с арен собачьих боев и после встречи с браконьерами. Все это бездомные животные, беглецы. Отторженцы, как я когда-то усвоила.

Все утро я обхожу свои владения, следуя обычным маршрутом. Краем глаза замечаю какое-то движение: это гепард гоняется за любимым мячом. Издалека доносится взволнованное ржание. Одна из лошадей чем-то обеспокоена. Но не сильно. Подобно чуткому родителю, по характеру издаваемых звуков я на слух определяю степень встревоженности животного и решаю, требуется ли мое вмешательство. Коровы не стоят на месте, разгуливают по склону холма – постоянно жуют, довольно мычат.