Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

Но вспышка фонаря на секунду отвлекла внимание зверя; он оглянулся. Вновь грохнул выстрел, и что-то огромное, ревущее покатилось вниз, под откос. Я еле отскочил в сторону.

Кувыркаясь, в последней агонии, медведь, пролетев несколько десятков метров, тяжело ударился о древесный ствол и затих. И снова кругом все стало так же безмолвно.

Я боялся пошевелиться: «А ну-ка он только ранен и опять бросится?»

Вверху чиркнула спичка. Иван Тимофеевич закурил, потом осторожно спустился ко мне.

— Фу, черт, чуть не задрал! — стараясь говорить спокойно, сказал он. — Понимаешь, как все было-то… Шел он на тебя, потом, верно, зачуял, остановился, обнюхал и вверх полез, прямо ко мне. Я его в упор допустил, дал свет и под лопатку — хлоп! А он как кинется!.. Я — за дерево. Ружьем-то махнул о ствол и сшиб фонарь. Что делать? Темнота, крутится он вокруг ствола, вот-вот схватит. Кричу тебе: «Давай свет!», а ты не даешь. Ну, думаю, пропал.

— Да что ты, я сразу же засветил!

— Вот так сразу! — добродушно засмеялся Иван Тимофеевич. — Он бы уже десять раз башку мне снес. Спасибо, дерево выручило.

И Иван Тимофеевич принялся вновь пристраивать к ружью свой фонарик.

— Пойдем поглядим его, — предложил я.

— Нет уж, дружок, до света глядеть не стоит, — ответил товарищ. — Там, внизу, чаща. Полезешь к нему, а он, коли жив, еще так облапит, что и не охнешь. До свету смотреть нечего, наш теперь, никуда не уйдет.

Мы разожгли костер и провели остаток ночи тут же в лесу. Иван Тимофеевич даже вздремнул немного, но я никак не мог заснуть. Только закрою глаза — всё чудится, будто зверь откуда-то из темноты лезет.

Наконец стало светать. Густой туман затянул всю низину. Только на восходе солнца он разошелся.

Мы спустились со склона. Огромный медведь лежал, примяв тонкие стебли рододендронов. Зверь был мертв.

Мы сняли с него шкуру, взяли часть мяса в заплечные мешки и спустились вниз, чтобы, забрав дома подмогу, сейчас же вернуться в лес за оставшейся частью добычи.

Наши субтропики

В южном отделе заповедника есть еще один интереснейший уголок — это тисо-самшитовая роща. Находится она возле городка Хосты.

Заканчивая свое знакомство с заповедником, я решил побывать и там. На автобусе я доехал до Хосты, а оттуда, расспросив дорогу, пошел вдоль берега горной речки.

Прошел около полутора километров, и вот передо мной белая каменная изгородь, ворота, а за ними уже начинается заповедная роща.

Признаюсь, шел я туда без всякого воодушевления. Я представлял себе эту рощу чем-то вроде курортного, приморского парка, с расчищенными, усыпанными песком дорожками, с цветниками, лавочками, на которых отдыхает нарядная публика. Но заповедная роща оказалась совсем иной.

Проводить меня пошел научный сотрудник Петр Алексеевич. Он уже пятнадцать лет работает здесь и знает наизусть каждый уголок, каждое деревне.

Войдя в ворота и оглядевшись, я с радостью увидел, что ошибался в своих представлениях насчет приморского парка, цветников и прочего. Прямо от входа дорожка скрывалась в густой, почти непроходимой зелени девственного горного леса.

Мы вошли в него и направились вглубь по каменистой тропе. Она вела среди скал, густо заросших низкорослыми деревьями. Их ветви были сплошь укрыты мелкими твердыми вечнозелеными листочками.

— Это и есть самшит, — сказал мне Петр Алексеевич, — по прозвищу «железное дерево». Самшит очень тяжел, его удельный вес больше единицы. Поэтому, если бросить обрубок в воду, он тонет. Древесина этого дерева чрезвычайно крепка и в изделиях часто заменяет металл. Употребляют ее вместо металла в деталях машин, там, где требуется бесшумная работа. Из самшита делают челноки для ткацких станков, различные блоки, шестерни и валики. Кроме того, из него вытачивают бильярдные шары, шашки, шахматы и самые разнообразные художественные изделия.

Слушая Петра Алексеевича, я оглядывался по сторонам, стараясь найти крупное дерево самшита. Но кругом все деревца были очень небольшие, на глаз не выше четырех — пяти метров и толщиной не более десяти-пятнадцати сантиметров.

— Это что же, сравнительно молодая поросль? — спросил я.

— Да как вам сказать… — улыбнулся Петр Алексеевич. — Смотря с чем сравнивать. Таким деревцам около сотни лет, а многим и побольше будет.

— Что вы говорите! Сколько же лет может прожить самшит и каких размеров ои в конце концов достигает?

— Л я вам покажу, — ответил Петр Алексеевич.

Мы шли все дальше и дальше в глубь леса и чем больше углублялись в него, тем он становился гуще и фантастичнее по своим очертаниям. Стволы и ветви деревьев были сплошь оплетены стеблями плюща и других лиан. Но, помимо этого, с ветвей самшита свешивались зеленые бороды мхов, образуя целые гирлянды. А на земле роскошно зеленели заросли папоротника.

— Взгляните на наши субтропики — настоящие джунгли, — сказал Петр Алексеевич. — Тепло и влажно летом и зимой, да и немудрено: с одной стороны Черное море, а с другой — горы, они загораживают от холодных ветров. У нас средняя температура выше плюс четырнадцати градусов. — Петр Алексеевич огляделся и добавил: — Тут не только самшит растет — вот вам падуб. — И он тронул рукой кустарник с растопыренными колючими листьями. — А вот лавровишня. Уж это-то деревце вы наверняка знаете.

Мы прошли немного дальше по тропинке, и Петр Алексеевич указал мне на очень странное растение. Это был папоротник, но рос он не на земле, а высоко над ней, на толстом древесном суку.

— Не подумайте, что такое растение паразит, — сказал Петр Алексеевич, — что оно вытягивает соки из дерева, на котором растет. Папоротник-многоножка питается главным образом из атмосферы, так же как и эти мхи на деревьях. Они тоже не паразиты, наоборот, даже полезны для дерева, на котором растут. Дело в том, что самшит очень требователен к влаге, мох же сохраняет ее и тем самым предохраняет дерево от высыхания и от сравнительно резких колебаний температуры. Правда, такой мох получает питание не только из окружающей атмосферы — он питается также за счет верхних, отмирающих частиц коры дерева, на котором растет. Но это, конечно, деревцу нисколько не вредит.

Мы медленно продвигались в глубь этого чудесного субтропического леса с его непроходимыми зарослями.

— А вот взгляните, — сказал Петр Алексеевич, срывая какое-то травянистое растение с широкими зелеными листьями. — Ну-ка, что это такое? — И он указал на лист.

— То есть, как