Николай Сладков - Силуэты на облаках

— Рассказывай.

— И расскажу! Сидел я под ШАПКОЙ в горах, пустынях и в лесах необыкновенных. На всякое насмотрелся…

Лес розово-серебристый

Для нас, северян, привычны леса зелёные. Тёмно-зелёные — хвойные и светло-зелёные — лиственные. А этот южный лес был розово-серебристый, ни на что привычное не похожий.

Седые раскидистые деревья кажутся заиндевелыми, покрытыми пушистым инеем. Под ними — нежно-розовые кусты. Они похожи на копны розоватого пуха. Кажется, дунь — и всё улетит!

А какая опушка у этого леса! Понизу розовая полоса, над ней полоса седая. И над всем этим розово-сизым яркое синее небо.

Седые деревья — это деревья джиды. Или, как их ещё называют, деревья серебристого лоха. Они похожи на нашу плакучую иву: ветви обвисли густыми прядями, листья длинные, узкие, серебристые. На ветках жёлтенькие цветочки. Их очень много, но они крошечные, почти незаметные. Зато запах их слышен издали. Запах у них особый: если хоть раз вдохнул, никогда уже не забудешь. Вспомнишь серебряный лес — и сразу ощутишь этот запах.

Кусты, похожие на копны розоватого пуха, — это кусты тамариска. Розовые от стволиков до кончиков веток. Сравнивайте с чем хотите: с розовым инеем, с розовым пухом, с розовой пеной из розовых пузырьков. Пчёлы гудят в нагретых ветвях, варят розовое варенье.

У невиданного леса и название неслыханное — тугай. Ни бор, ни тайга, ни дубрава, ни роща, а таинственное — тугай.

Тугай пропитался красками юга. Яркие бабочки, яркие птицы и травы. На солнечные тропинки из тенистых зарослей по утрам выходят фазаны. Перо их багрово вспыхивает и переливается. Это живые жар-птицы. Когда они взлетают, кажется — вспыхивает фейерверк!

На серых сухих сучках любят сидеть щурки. Птички совершенно тропического облика и окраски. Лазоревые грудки, жёлтые горлышки, золотистые спинки: И красные — как рубины! — глаза. Когда они проносятся над кустами розовых тамарисков, в глазах рябит.

Голубые сизоворонки кричат резкими трескучими голосами. Овсянки, похожие на канареек, поют старательно, задирая клювики в небо. Порхают удоды, похожие на пёстрых огромных бабочек. И воробьи тут не обыкновенные, а испанские: очень яркие, очень пёстрые, страшно горластые.

Вечера в тугаях тихие, насторожённые. Вдруг отчаянно закричит фазан и захлопает быстрыми крыльями. Значит, лиса или дикий кот спугнули его с земли.

Услышишь сердитый звериный рёв. Рёв никого не путает: ревёт косуля. У этого безобиднейшего существа почему-то очень страшный голос.

Шелест тростников, дробный топот: на поляну выбежали кабаны.

Звонко и сильно свистит соловей.

Жёлтая луна показалась за корявыми, изогнутыми стволами. Ночь. Пахнет цветущей джидой. Незабываемый запах. Незабываемый уголок нашей земли.

Предсказатели

В гнезде у фазанки появились фазанята. Было десять яиц, стало десять цыплят. Пушистых, как одуванчики. И у каждого одуванчика клювик и ножки. Клювиками одуванчики начали что-то клевать, а на ножках бегать.

Скоро отросли у фазанят крылышки, начали они порхать и стали «поршками». По вечерам они вспархивали вслед за фазанкой на дерево — повыше от лисьих зубов. Так и сидели всю ночь на сучке рядком — как бусы с хвостиками. Я каждый вечер подтаивался к этим живым бусам, чтобы только посмотреть на них.

Но однажды вижу, фазанята уселись рядком на сучке, а фазанка ещё внизу. Волнуется, квохчет — зовёт фазанят вниз.

— Внизу же лисы! — испугался я.

Но фазанята послушно спорхнули вниз. Фазанка сразу увела их в колючие кусты. И только они там притихли, как заметались по небу жёлтые зарницы, загремел гром и тяжёлые капли-картечины ударили по листьям. Вот бы досталось фазанятам, если бы фазанка вовремя не увела их в кусты! А в кустах им сейчас тепло и сухо. Да и лисы не страшны — они тоже от ливня попрятались.

Фазанка с поршками сухие, а я прибежал домой мокрый. Но зато теперь уж знал: если с вечера фазаны на сучке бусами — сухая и тихая будет ночь. А если в кустах — быть дождю и ветру!

Пыльные зайцы

Пробились сквозь тугай белые, запудренные пылью дорожки. Все они тенями разрисованы и следами расписаны.

Тут вот удод-кривоножка насеменил, длинным носом дырок наковырял.

Там фазан пробежал — настрочил свой куриный след.

Вот чёткие сердечки от копыт пугливой косули.

Зайчик-толайчик наставил восклицательных знаков. А вот он и сам навстречу катит.

Меня увидел, рванулся назад, а пыль с него — столбом! По дороге помчался, а со спины пыль — волной. От лап до ушей в пыли — ну и неряха!

Каждое утро встречал я таких пыльных зайцев. Встречу и удивляюсь: где это он так извозился? Хоть на сучок его вешай и палкой пыль выколачивай!

Оказалось, что зайцы — прямо как курицы — «порхаются» в пыли.

Как-то иду и вижу: заяц в пыли валяется и ногами длинными дрыгает. На одном боку поёрзал, на второй перевалился. На втором поёрзал — спиной о дорогу чесаться стал. Накатался, наёрзался, надрыгался — да как встряхнётся. Пыль клубами пошла, будто гриб-пыхтун лопнул! По дороге помчал — словно, смерчик пыльевой завихрился.

Каждое утро из сырых тугаев выходят на сухие дорожки зайцы.

Ложатся мокрыми животами на тёплую пыль. А шкурка линяет, начинает чесаться. Вот заяц и дрыгается. И до того выкатается в пыли, что даже лисицы, глядя на него, плюются.

Поющий бархан

Мы молча вглядывались в горизонт. Солнце пекло, как сквозь увеличительное стекло. От резкого блеска слезились глаза. Сухие и колючие, как песок, пустынные мухи-слезоедки, вечно изнывающие от жажды, лезли в лицо и жадно пили наши слёзы и пот. Мы щурили и щурили глаза: слишком много неба и света было вокруг. На самом краешке горизонта — таинственный поющий бархан, похожий издали на огромную египетскую пирамиду. Целая гора сыпучего золотого песка!

Два ветра, сшибаясь у лиловых гор, навеяли за тысячи лет этот жёлтый бархан. Вершина его, как вулкан, курится в синее небо. А у подножия, похожие на сизые облака, гнутся по ветру кусты белого саксаула.

Поднимаемся медленно, шаг за шагом, по острому песчаному гребню. И кажется, что идём мы по узкому коньку крыши: вправо и влево скат. С шорохом ползёт из-под ног песок, ветер целыми пригоршнями швыряет его в глаза.

Больше всего сейчас хочется пить. В радужных пятнах перед глазами блестят стеклянные фляги, полные кристальной воды. Сизые грани их запотели от холода и выскальзывают из шершавых ладоней. Стынут на горлышке горячие губы, и ледяная вода вливается в тело.