Дорин Тови - Появление Сесса

— Серая лиса! — в один голос сказали наши сосе­ди по кемпингу, когда мы рассказали им о нашей встрече, и мы придерживались того же мнения. Пока не описали серого зверя сотруднику парка ближе к ночи и не узнали от него, что видели росомаху. Сам он ни одной в жизни не видел, если не считать чу­чела в музее. Это же одно из самых редких канадских животных, старательно избегающее людских глаз... Черт! Ну и повезло же нам.

Далее мы услышали от него, что росомаха, кроме того,— одно из самых свирепых животных Северной Америки, если учитывать ее небольшие размеры. Единственное, не отступающее перед гризли, нас­колько известно. Конечно, гризли может прихлоп­нуть ее одним ударом лапы, но для этого надо дос­тать ее этой лапой, а стремительность, злобность и острые зубы росомахи ставят гризли в тупик, и он предпочитает с ней не связываться. Собственно го­воря, объяснил наш собеседник, это ведь ласка вели­чиной с лисицу, ну а какой характер у ласок и хорь­ков, нам известно. Нет, на людей росомахи не напа­дают. И ведут уединенный образ жизни, потому-то их и видят так редко. Вероятно, мы должны сказать спасибо грозе. Наверное, росомаха не успела укрыть­ся, ее густой длинный мех намок, и она расположи­лась на солнышке подсушить его. Черт! — повторил он с завистью. Гризли он навидался досыта, но уви­деть росомаху!..

Под конец мы все-таки увидели гризли — в по­следнюю нашу неделю в Канаде. В Гранит-парке, на который я, собственно, уповала все время, и тем больше была моя гордость, потому что накануне но­чью у меня душа ушла в пятки.

Правда, от жуткого холода. Наш фургон стоял в Апгаре на озере Макдональд... по прямой не так уж далеко от озера Траут, возле которого погибла одна из девушек, и хотя мы находились в настоящем кем­пинге, медведей вокруг хватало. В этот же вечер егерь рассказал нам, на какую глупость способны люди. Вот, например, недели две назад пешие туристы заб­рались в отгороженную веревками часть кемпинга и устроились ночевать в спальных мешках под откры­тым небом. Участок огородили, чтобы дать возмож­ность вытоптанной траве набраться сил, и уже боль­ше месяца там никто не ночевал. Туристы пробра­лись туда тайком, чтобы не платить в кассу кемпинга за ночной отдых. Но они не знали, что по ночам там проходят медведи. И один рыжий юноша был разбу­жен ударом по голове. К счастью, разбудил его таким способом барибал. Видимо, медведь счел его рыжую шевелюру за шерсть сурка. Во всяком случае, услы­шав человеческий вопль предполагаемой добычи, он сразу кинулся наутек. К счастью, юноша отделался поверхностной раной, которую, правда, пришлось за­шивать. Но будь это гризли, он был бы убит.

Послушав эту историю и почитав на сон гряду­щий «Ночь гризли», неудивительно — мы же теперь были в парке Глейшер, где разыгралась трагедия,— что я проснулась в три часа ночи, ощущая, что ок­ружена медведями, и обнаружила, что совсем заледе­нела. В окна фургона лился серебряный свет луны, и я поняла, что Чарльз тоже не спит.

—  Бррр! Ну и холодина же тут,— сказал он и под­скочил на постели.— Господи! Дверь открыта на­стежь!

Он не ошибся. Вновь закапризничал один из этих неукротимых замков, и, видимо, мы его плохо запер­ли. Но каким образом дверь открылась? Фургон же был неподвижен! Кто-то открыл ее когтистой лапой? Толкнул носом? И вот-вот появится тяжелая голова, увенчанные горбом плечи?

Чарльз слетел с постели, ухватил дверь и за­крыл ее.

—  Все в порядке,— сказал он.

Но так ли? А что, если дверь откроется, когда мы уснем, а снаружи окажется медведь... и заберется внутрь, отрезав нам путь к отступлению?

Я пролежала без сна до утра, спрашивая себя, почему я не способна ничему научиться... Для чего мне понадобились медведи, когда мне так хорошо и уютно было дома в нашей долинке? И вопрос этот я задала себе с еще большей настойчивостью на обры­ве, высоко-высоко над перевалом Логана.

Мы прочли, что это наиболее удобный путь в Гра­нит-парк. Оставить фургон в высшей точке перевала на обочине шоссе и пройтись по семимильной Верх­ней тропе. «Она вторгается в царство снежных коз, толсторогов и пум,— сообщал путеводитель,— и вьет­ся выше границы леса». Упоминался также альпий­ский луг, усыпанный горными лилиями и горечавка­ми, а дальше целые склоны заросли бородачом — эф­фектным травянистым растением с высокими пря­мыми метелками. Будто волнующееся море кремовых и красных плюмажей. До сих пор нам доводилось видеть его только на фотографиях. В жаркие дни эти склоны посещают медведи и олени, спасаясь там от жалящих насекомых, повествовал путеводитель. И добавил, будто требовались еще какие-нибудь соб­лазны, что «ореховки, орлы и всякие другие птицы, предпочитающие горы, превратили их в свой воздуш­ный приют».

Очарованная этой картиной, я не обратила вни­мания на строчку, в которой говорилось, что местами тропа проходит по выемкам, пробитым в стене обры­ва, и вспомнила о ней, когда пиявкой вцепилась в пояс Чарльза, едва мы добрались до такой выемки. Ноги у меня стали ватными, а Чарльз твердил, чтобы я не смотрела вниз.

Собственно, с этого и начался наш путь — там, где на перевале тропа ответвляется от шоссе, она тянется по горизонтальному уступу, а шоссе внизу словно проваливается. Собственно говоря, несколько сотен ярдов тропа нависает над шоссе, будто хоры. Так как же я могла не смотреть вниз, если всякий раз, когда я переставляла дрожащие ноги, мой взгляд невольно устремлялся на машины, одолевающие пе­ревал далеко подо мной?

Я чувствовала себя мухой, ползущей по стене. И жалела, что я не муха. Присоски на подошвах при­шлись бы мне в самый раз.

— Может, вернемся? — спросил Чарльз.

— Нет. Я намерена увидеть этого гризли,— отве­тила я.

Мы продолжали брести вперед по уступу, и на полпути — естественно! — появилась спускающаяся нам навстречу девушка. Мне пришлось отцепиться от Чарльза, чтобы дать ей пройти. Чарльз обогнул ее. Она небрежно обогнула меня.

— Боитесь высоты? — осведомилась она, проходя мимо.

Когда потом я спросила Чарльза, как она догада­лась, он ответил, что ясновидящей быть не требова­лось.

— У тебя был такой вид, будто ты переходишь по канату через Ниагару,— сказал он.— И позеле­нела же ты!

Но я дошла! Уступ наконец остался позади. Те­перь мы шли по обычной горной тропе. Впереди нас поджидали еще карнизы, но они первому в подметки не годились. И я радовалась, что решила не возвра­щаться. Около трех миль тропа вилась почти гори­зонтально, и красота вокруг была потрясающая, как и вид на долину внизу. Затем за седловиной Хейстак-Батт начался довольно пологий подъем. Теперь мы пересекали склон под острым краем Садовой Стены, как называют эту грандиозную часть Грейт-Дивайда. Над нами среди камней сновали сурки — главная приманка для проголодавшихся гризли. Под нами слева виднелись купы ольхи и осыпанные ягодами кусты, среди которых мог скрываться медведь.