Дорин Тови - Появление Сесса

Впрочем, мы едва ли могли его отклонить, учи­тывая, что спонсором нашей поездки было канадское правительство, но я пережила несколько тревожных минут, прикидывая последствия. Викторианские ко­стюмы, сказали они. Чарльз целых пять дней в вик­торианском цилиндре и фраке, когда его еле удалось принудить облечься во фрак на трехчасовую свадьбу? Да еще, пожалуй, в накрахмаленной рубашке и гал­стуке? И еще трость с золотым набалдашником?

Как Скарлетт О'Хара, я предоставила будущее бу­дущему и согласилась, что, конечно, принять приг­лашение нам следует, а вскоре до дня нашего отъезда осталась неделя. И тут в один вечер тетушка Этель позвонила нам четыре раза: она все больше слабеет, и если больше нас не увидит, то надеется, что мы приятно проведем время. Затем на нас снизошло оза­рение: ласточки по-прежнему явно не намеревались покидать гараж, но мы повесили створку на место и вынули стекло из окна над ней, чтобы они могли улетать и прилетать, как им заблагорассудится. Затем в пять утра Шебалу выпрыгнула из окна нашей спальни, которое я забыла закрыть, но все обо­шлось — видимо, она приземлилась на траву, и, когда я в панике выскочила наружу подобрать ее труп, она беззаботно появилась из задней калитки, весело та­раторя, что День Чудесный и странно, что мы, ос­тальные, так заспались. После чего Чарльз в довер­шение всего нами пережитого проснулся с флюсом.

Однако мы справились. И в назначенный день улетели в Эдмонтон: Чарльз — с запасом пеницилли-новых таблеток (принимать каждые четыре часа), я — с нервами на пределе: а вдруг над Атлантичес­ким океаном его зубу станет хуже? И внезапно мы увидели внизу Гудзонов залив, а затем Северо-Запад­ные территории... бассейн Атабаски, тундру к северу от Эдмонтона, ее торфяники и сотни маленьких озер, которые с нашей высоты казались лужицами... И на­конец сам Эдмонтон: высокие здания, вызолоченные предвечерним солнцем, и дальше на юг — просторы канадских прерий.

Глава пятая

Мы не верили своим глазам. Эдмонтон, в котором мы побывали два года назад, запомнился нам как сугубо современный город. Нефтяная столица Кана­ды с семью тысячами действующих нефтяных вышек в радиусе ста миль. Город широких улиц, красивых зданий, великолепного университетского комплекса высоко над рекой Норт-Саскачеван и молодых энер­гичных жителей: согласно статистике семьдесят два их процента были моложе сорока лет,— откуда хват­кие бизнесмены, помахивая кейсами, отправлялись для деловых встреч в Калгари или в Ванкувер столь же буднично, как жители Брайтона, садящиеся в лондонский поезд.

А теперь аэропортовский автобус, казалось, увез нас на восемьдесят лет назад. Поскрипывая рессора­ми, мимо проехал дилижанс, и рядом с кучером на козлах сидел охранник, держа на коленях дробовик. По тротуарам шествовали дамы в турнюрах и шляпах с отделкой из искусственных цветов, спокойно и ве­личественно, словно никогда ничего другого не но­сили. И улицы выглядели как-то странно... Внезапно мы осознали почему. Дома щеголяли фальшивыми фасадами. Деревянные салуны, цирюльня с шестом, выкрашенным в красно-белую полоску, тюрьма прошлого века... контора проката автомобилей, за­маскированная под конюшню, предлагающую мулов напрокат. У входа в Монреальский банк, где вывеска приглашала: «Сдавайте сюда на хранение ваше золо­то», был привязан живой мул, нагруженный багажом старателя: кирка, лопата, решето для промывки зо­лота и туго свернутые одеяла.

Еще один мул был привязан у входа в «Шато-Ла-ком», где нам предстояло жить. Уличное движение остановил, пропуская автобус во двор, полицейский в викторианском мундире с дубинкой на поясе, а в вестибюле, пока Чарльз регистрировал нас, я изны­вала от неловкости — на мне алый брючный костюм, большая дорожная сумка через плечо, а все вокруг точно сошли с иллюстраций конца прошлого века.

Даже компания бизнесменов, покинувших один из конференц-залов отеля, не внесла в общую карти­ну ни малейшего диссонанса. Лиловые, светло-серые и синие сюртуки, брюки со штрипками и штиблеты. Причем в них не было заметно ни малейшего стес­нения — но, конечно, они привыкли раз в году оде­ваться так и в обычных своих костюмах бросались бы в глаза куда больше.

Так Эдмонтон отмечал годовщины знаменитой Золотой лихорадки 1898 года, когда город — в те времена всего лишь пушная фактория «Компании Гудзонова залива» на полдороге к ледяному безлю­дью Севера,— чуть ли не за одну ночь превратился в важнейший перевалочный пункт для старателей, хлынувших в Клондайк. Такая практичная дань ува­жения истории — не прибегая к речам и выставкам, а заменив их на две потрясающие карнавальные не­дели в июле, когда Эдмонтон целиком магически преображается... когда в салунах вертятся колеса ру­леток, половые в полосатых передниках разносят бу­кеты кружек с пивом, а в банке вас, и бровью не поведя, обслужит кассир в соломенном канотье, по­лосатом жилете и пружинных браслетах у локтей... Трудно придумать что-нибудь равное этому.

В номере нас ожидали наши костюмы, и я — всю жизнь сожалевшая, что мне не довелось пожить в последнем Веселом десятилетии прошлого века,— мгновенно облачилась в свой. И Чарльз тоже — без единого слова протеста. Наоборот, он, казалось, очень себе понравился. Мы оглядели друг друга. Он — в оливково-зеленом сюртуке, брюки в зеленую по­лоску, светло-синий парчовый жилет, песочного цве­та цилиндр и трость с золотым набалдашником. Я — в розовом атласном платье с буфами и огромной шляпе со страусовыми перьями.

— Кто бы подумал, что путешествие в дебри Ка­нады начнется с подобного? — сказал Чарльз.— Что подумали бы в деревне, если бы посмотрели на нас сейчас?

Действительно — что? И тем более в следующие дни, когда Чарльз, полностью войдя в свою роль вик­торианского души общества, спел в микрофон дуэт на званом завтраке в паре с Клондайкской Кэт, и мы с ним, а также с Дэвидом Ханном, тогда спортивным корреспондентом «Обсервер», лихо сплясали на сце­не салуна «Серебряная туфелька» по просьбе присут­ствовавших. Как британцы — единственные на вече­ре писателей и фотографов,— мы, видимо, вносили ноту подлинности в происходящее. Я потеряла туф­ли, Чарльз практически вывернул все суставы, но мы не посрамили дух британских первопроходцев девя­ностых годов прошлого века!

Все было точно сон. Как-то утром мы завтракали с представителями канадской конной полиции — но не с нынешними с их формой цвета хаки, фуражками и обтекаемыми полицейскими машинами, а мужчи­нами в алых мундирах, синих брюках для верховой езды и широкополых шляпах, с теми, кто поддержи­вал закон и порядок в прериях в давние времена. Мне невольно вспомнилась сцена из «Роз-Мари», в чем и приношу извинение конной полиции Канады за такое опереточное сравнение!