Виктор Устьянцев - Океан не спит

Николай понимал, что для таких подозрений у него, собственно, пока нет никаких оснований, хотя каким-то чутьем он угадывал, что тут что-то не так. Но, будучи человеком добросовестным, он редко полагался на интуицию, а больше верил фактам. И он постарался сам рассеять эти свои подозрения, старательно убеждая себя в том, что они не имеют под собой решительно никакой почвы. В конце концов, это лучший на флоте полк, и успехи его, безусловно, — в значительной степени заслуга партийного комитета. Эта привычная формулировка казалась спасительной.

— Как съездили? — спросил Коротаев. Он уже закончил статью и теперь аккуратно складывал листы.

— Боюсь, что не очень удачно. Времени было мало, не успел как следует познакомиться с людьми. Да и с замполитом разговора как-то не получилось.

— Савин — человек тяжелый. Нигилист. Все ему не нравится, а сам не может работать как положено. Сколько раз я ему напоминал, чтобы заслушали кандидатов партии на бюро, а он все тянет. Мы, говорит, их и так каждый день слушаем. И секретарь партбюро ему поддакивает. Секретаря там выбрали неудачно. Тряпка, ни рыба ни мясо.

Статья Коротаева ничем не отличалась от всех его предыдущих выступлений в газете. Строго придерживаясь составленного накануне плана, Коротаев каким-то непостижимым образом ухитрился написать ее так, что все главное осталось за ее пределами, она снова сводилась к перечислению мероприятий. Правда, в этой, в отличие от всех предыдущих статей Коротаева, значительное место занимала критическая часть. Она вся относилась к Савину и сводилась опять же к перечню мероприятий, на сей раз не проведенных.

— Кажется, все вопросы, которые мы намечали, я осветил, — сказал Коротаев, когда Николай дочитал последнюю страницу. — Если что упустил, добавим.

— По-моему, вы упустили главное — существо работы. И еще: нет в статье вашего собственного отношения ко всему этому. Убеждены ли вы, например, в необходимости вот этого вечера отличников боевой и политической подготовки?

— А вы что, сомневаетесь?

— Я просто не понимаю, что это за вечер. Расскажите, пожалуйста.

— Ну, собрали мы отличников, они обменялись опытом, потом — концерт самодеятельности. Впрочем, если вы интересуетесь, вот в этой папке подшиты все выступления. — Коротаев подал папку.

Николай перелистал ее, выбрал два самых коротких выступления, прочитал их.

— Мне непонятно одно: почему отличники делятся опытом между собой, а не с теми, кто еще не стал отличником? Какова цель этого вечера?

— Видите ли, такие вечера проводятся во многих частях.

— Ну а смысл-то какой? И вообще, какое отношение они имеют к воспитанию молодых коммунистов?

— Я думаю, всякое общеполитическое мероприятие служит целям воспитания, — назидательно сказал Коротаев.

«Дурак он или только прикидывается?» — подумал Николай.

Коротаев продолжал:

— Мы стараемся использовать все хорошо зарекомендовавшие себя формы партийно-политической работы. Может быть, я плохо об этом написал, это уж судите сами, а если что нужно подредактировать — редактируйте. Или вообще статья не подходит?

«Надо бы действительно вернуть ему статью. Но ведь другой он, пожалуй, не напишет, а задание срочное. Как говорит Семенов, „пользы от нее не будет, вреда — тоже“.»

— Статью я возьму. Печатать ее или не печатать — решит редколлегия, сказал Николай и тут же подумал: «А ведь напечатаем!»

— Если вы намерены ехать сейчас, у нас через пятнадцать минут уходит в город машина.

— Да, я поеду.

Через десять минут Николай уже сидел в кузове крытого брезентом грузовика. Солдаты, потеснившись, освободили ему место у кабины.

— Садитесь сюда, товарищ старший лейтенант, здесь меньше сифонит, — предложил рябой сержант, видимо, старший в этой машине.

Николай уселся на предложенное ему место и спросил:

— Далеко собрались?

— В город, в увольнение, — ответил за всех тот же сержант.

— Почему нее именно в город? У вас три деревни рядом.

— Нас туда не пускают.

— Почему?

— А что там делать? Разве что богу молиться. Тут, товарищ старший лейтенант, на три деревни три церкви и ни одного клуба.

— Есть один, — поправил сержанта сидевший слева от Николая солдат.

— Верно, один есть, — подтвердил сержант. — Только в нем сейчас картошку сушат.

К машине подошел Коротаев.

— Как устроились? — спросил он у Николая.

— Спасибо, вполне комфортабельно. У меня к вам есть еще один вопрос. — Николай спрыгнул с машины, и они с Коротаевым отошли в сторонку. — Почему не разрешают солдатам увольнение в деревню?

— Видите ли, им там нечего делать. На три деревни всего один клуб, да и тот не работает. И потом тут всякого рода сектанты орудуют. Молодежь в церковь ходит.

— А вот бы вам ее, эту молодежь, и вытащить из церкви. Ведь у вас вон какая сила — ребята со средним, а то и с высшим образованием.

— Все это теория, товарищ Гуляев! Вам хорошо рассуждать, вы с людьми не работаете, за них не отвечаете. А с нас за каждое ЧП три шкуры спускают.

— Значит, боитесь ЧП?

— Боюсь. И честно вам в этом признаюсь. У нас без этих деревень неприятностей хватает.

— По ведь деревни-то наши, советские! И люди тоже наши, советские.

— Там есть свои партийные органы, вот пусть они и беспокоятся. Между прочим, вам пора садиться, машина сейчас уходит.

— Я, пожалуй, еще задержусь здесь на несколько часов, — сказал Николай.

— Как знаете. Тогда вам придется добираться на попутных.

— Как-нибудь доберусь.

Председатель колхоза говорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое, должно быть, его одолевали какие-то свои заботы, и он, рассказывая, не забывал о них:

Тут раньше было три колхоза, а потом соединили в один. Оно и правильно, да только крепкой основы ни в одном из колхозов не оказалось. Все три были, как говорится, лежачие. Так до сих пор и не можем подняться. Сейчас вот мне позарез нужен дизель, не поможете достать. Жаль, я без него прямо погибаю. Так вот я и говорю: соединились, а богаче не стали. Клуб-то мы освободим, подлатаем, еще годика два послужит. Новый строить нам пока не по карману. Я ведь понимаю, что он нужен, он мне молодежь в деревне удержать поможет. Бежит молодежь-то. В другие колхозы возвращается, а от нас все еще бежит. В городе жизнь и полегче и покрасивше. Только ведь и у нас мечта жить зажиточно. Вот с хлебом, с мясом выкарабкаемся, примемся за культуру. Онисим, перестань ты смолить, дыхнуть нечем! И что у тебя за табак такой злой?!

— Фирменный! — хвастливо говорит Онисим, щупленький мужичонка с маленьким, сморщенным, как моченое яблоко, лицом. Он гасит цигарку о голенище сапога, сплевывает в угол и едко говорит — Какой десяток лет эти сказки слушаем, едрёна Феня! Хоть бы телевизор в правлении поставили.