Вечный Китай. Полная история великой цивилизации - Адриано Мадаро

товары, особенно одежду и продукцию легкой промышленности. Чанчунь смотрел на Северную Корею с пониманием. Что до военных угроз пхеньянского режима? Это была всего лишь тактика запугивания, фобия международной изоляции, ужас перед неминуемым концом. Китай ничего не боялся, ожидая падения династии Кимов[263] и готовясь к будущему созданию крупной экономической зоны прямо у границ Красной Кореи.

«Мы будем действовать методом мини-юбок», – саркастически заявил глава экономического планирования муниципалитета Чанчуня. И пояснил: «Мы покажем Корее, насколько привлекательна рыночная экономика. Пока только покажем. Если она захочет присоединиться к игре, ей придется отказаться от изоляции или полностью довериться нам».

Китайцы признавали, что в столь важном экономическом регионе немыслима атомно-политическая напряженность. Ядерные угрозы Пхеньяна не пугали, а скорее вызывали усмешку.

– Северокорейцам нужно все, – прокомментировал молодой капиталист Ян Бяо, – на наших границах довольно оживленное движение. Каждый день тысячи китайцев везут в Северную Корею всевозможные товары, в то время как они в обмен могут предложить лишь сухофрукты и женьшень. Те немногие, кому удается вырваться, пусть даже на несколько дней, чтобы навестить родственников, оставшихся в Цзилине, увидев наши города и рынки, приходят в изумление и больше никогда не хотят возвращаться домой.

Так что никаких вестей о войне. Напротив, в горах Чанбайшань, что разделяют Корею и Китай, две страны достигли соглашения о совместной добыче древесины. Разница заключалась лишь в том, что все лесопильные заводы находились в Китае, а значит, часть горной экономики Кореи зависела от китайского рынка.

Но помимо северокорейцев, на китайской границе активно торговали и русские. Они прибывали группами на транссибирских поездах, скупая все, что можно было купить и перепродать через границу. Огромные мешки, коробки и сумки, специально предназначенные для этой жадной торговли, набивались до отказа. Веселые группы блондинок высаживались здесь и по другим причинам, надеясь на щедрость какого-нибудь бизнесмена, жаждущего компании. Они признавались мне, что славянское очарование чаще всего покоряло предприимчивых дельцов из Гонконга или Токио, которые, наконец, получали возможность удовлетворить свое давнее желание обладать белой женщиной по выгодной цене.

А китайцы? Они лишь наблюдают и улыбаются, вспоминая, что и раньше, сразу после большевистской революции и на протяжении всего существования Маньчжурской империи, русские балерины, авантюристки, бывшие графини и проститутки стекались в города Маньчжурии в поисках спасения от бедственного положения.

Богатства Маньчжурии, несомненно, привлекут сюда еще больше сибирских искателей удачи и работы в ближайшем будущем. Как ни парадоксально, но уже тогда китайцы предлагали русским ручной труд на фабриках и полях, а также в барах, где девушек нанимали в качестве эскортниц.

Пекин был не просто на расстоянии полуторачасового перелета на самолете или ночной поездки на поезде. Это была совершенно другая культура, и чем больше времени проходило, тем больше Маньчжурия открывала нам свои неизвестные грани. Годы реформ вновь напомнили о бурном прошлом. Постепенно из-под мороза, все еще сковывавшего Маньчжурию у порога весны, пробивалось особое чувство самобытности.

Синизация оставляла за собой пространство для различных идентичностей. Под замерзшей землей сибирских горизонтов скрывается могущество, заявившее о себе экономическим чудом, уже утвердившим свое господство.

Однако в этом удаленном уголке мира, который более четырех месяцев в году покрыт льдами Японского моря, один из партнеров хромает, но его роль критически важна. Это Северная Корея, «Красный монастырь», герметично закрытый уже более семидесяти лет и выживающий благодаря (корыстной) щедрости китайцев. Китайцы воевали на стороне Севера в Корейской войне (1950–1953), потеряв на поле боя не менее 400 000 человек, что стало самым значительным вкладом среди четырех воюющих сторон: двух Корей, США и Китая.

В то время как могущественный сосед стремится занять место первой экономической державы, режим в Пхеньяне остается верен своей провальной модели диктатуры пролетариата, управляемой «наследственной монархией» семьи Ким. Север, прозванный американцами «государством-изгоем», является функциональной частью политики Пекина и представляет собой непредсказуемую переменную, которая держит Японию, Южную Корею и их обязательного защитника, дядю Сэма[264], в состоянии постоянной готовности.

В этой игре несбалансированных сил Северной Корее отведена роль безумца под опекой, парадоксальным образом способного поддерживать мир в зоне сильного давления со стороны двух титанов, соперничающих за доминирование в регионе.

Хайнань – последний «райский уголок»

В самом сердце Хайкоу, столицы острова Хайнань, царит атмосфера старой французской колонии. Окруженные строительством, начавшимся с невероятной скоростью в конце 1990-х, белые здания прошлых лет украшают воздушные портики и элегантные лоджии, изящные декорации, сочетающиеся с балконами в стиле модерн, в переплетении стилей и реконструкций, которые в тропиках выглядят везде одинаково.

Динамизм Хайнаня, последней китайской провинции, неуклонно стремился к модернизации, поражая, возможно, своей излишней и непредсказуемой беззаботностью. В трех тысячах километров от Пекина власть режима не ощущалась так жестко; однако трудно было представить, что в маоистском святилище героического «Красного женского отряда»[265], где революция предстала в виде вдохновляющего зрелища, могут происходить совершенно иные балеты, начиная с безудержного танца строительства. Хайнань в те годы триумфа реформ был местом купли-продажи, начиная с его тогда еще нетронутых, но уже поделенных пляжей, на которые вскоре обрушатся бетон и асфальт, превращая «забытый» остров в суперсовременный курорт для миллиардеров на отдыхе.

Ежедневно из Гонконга прибывали рейсы Dragon Air, привозя бизнесменов, китайцев, разумеется, «дорогих соотечественников из Гонконга и Макао», которые с энтузиазмом выбирали себе «секретаршу» на выходные. Богатые соотечественники, полные амбициозных планов и больших надежд, готовые окунуться в туристический бизнес, все как один повторяли: «Мы превратим Хайнань в рай XXI века, гораздо великолепнее Гавайев!»

Хайкоу, что в переводе означает «Морское устье», действительно стал вратами в новый рай. Туристическое строительство идет на полных парах с начала реформ, которые были встречены здесь с энтузиазмом, стимулируя рынок и инвестиции. До этого времени об отсталости Хайнаня ходили легенды, его с имперских времен называли «краем света». Будущее этого острова уже было предначертано его первозданной красотой, которой мне удалось насладиться до его невероятных преобразований, когда он предстал передо мной, словно в первый день творения.

Стремление к новым экономическим вершинам не оставляло времени для размышлений. Неудержимый поток бизнеса заглушал любые призывы к сдержанности. Хайнань стремился покинуть свое прошлое, затонувшее на дне Южно-Китайского моря, словно давно потерпевший крушение корабль. В те времена еще можно было наслаждаться дикой красотой природы, на фоне которой люди проживали свою обычную жизнь. Но что будет завтра? Только в одном районе Саньи алчность туристических проектов с их головокружительными инвестициями превратила место в суперсовременный «рай» с аэропортами, причалами для океанских яхт, курортами и отелями поразительной роскоши – мифической азиатской