Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

должен быть лучшим в Фивах — ты слышал приказ фараона. Тогда, полагаю, мы идем в мою комнату с бабочками, которую я и не думала снова увидеть… Да, конечно! Я должна разбудить мою принцессу и рассказать ей! Ты ведь отправишь ее домой, Шефту, как обещал? Без ее помощи я бы никогда не…

— Тише. Мы скажем ей завтра, и она сможет плыть куда пожелает. Но мы идем не к ней сейчас, крошка, — ты идешь домой со мной. На всю оставшуюся жизнь.

— Шефту! Это правда? Я едва могу поверить. — Мара остановилась и с удивлением посмотрела на него. — Ты теперь вельможа. А я — свободная дева.

— Свободная дева, которая вот-вот станет женой вельможи. — Шефту усмехнулся, глядя на нее сверху вниз. — Надеюсь, — добавил он, — ты не забудешь носить сандалии.

— А если я не захочу? — парировала она.

Он тихо рассмеялся, взяв ее лицо в свои ладони.

— Тогда будешь ходить босиком. Кто посмеет перечить воле жены вельможи, кроме самого вельможи? — Он коснулся ее губ поцелуем, затем его улыбка угасла, и его руки обвились вокруг нее, словно не желая никогда отпускать. — О, Мара, Мара… Нет, я делаю тебе больно. Мы должны идти, возлюбленная.

«Жена вельможи, — мечтательно думала Мара, пока они шли по траве, на Аллею Баранов и дальше, к дворцовым конюшням. — Я буду женой вельможи, и у меня будет все, что я захочу, и я буду есть жареную утку каждый день, и носить кольца на пальцах, и у меня будут лотосы, всегда свежий, для волос — все так, как я хвасталась Тете. Только будет лучше, о, гораздо лучше, потому что я буду с Шефту…»

Они добрались до конюшен, и Шефту отчеканил приказы, вызвавшие поспешную суету среди конюхов. Вскоре широкая дверь открылась, и четверо нубийцев вынесли паланкин под балдахином, гораздо более роскошный, чем те, которым Мара так часто уступала дорогу на улицах Менфе.

— Я рада, — пробормотала она, — что это не колесница!

Она уже начинала чувствовать себя госпожой, когда шагнула в паланкин и с облегчением откинула больные плечи на его роскошные подушки. «Эх, несомненно, я была рождена для этого! — подумала она, проводя пальцами по богатой резьбе подлокотника и скрещивая лодыжки, изысканно подражая госпоже Заши. — Если бы Тета видела меня сейчас! Да я скоро забуду, что когда-либо была в своей жизни рабыней, и никто другой не узнает. Я буду носить царский лен и, возможно, синий парик».

Она милостиво протянула руку Шефту, когда тот опустился рядом с ней, и, к ее восторгу, он галантно над ней склонился.

— А теперь, вельможа Шефту, — осведомилась она, — смогли бы вы назвать меня оборванкой?

— Разумеется, — любезно ответил он.

Она резко выпрямилась.

— Шефту!

Он смеялся себе под нос, снова поднося ее руку к губам.

— Госпожа-оборванка, — поправился он. — Куда интереснее, Лотосоглазая, чем госпожа по рождению. Видишь, ты была слишком порывиста. Ты повредила плечи.

Он осторожно откинул ее на подушки, обняв одной рукой. Паланкин поднялся, двинулся быстрым, но мягким шагом по длинной аллее, через высокие главные ворота и на улицы, начинавшие сереть в первых лучах утреннего света. Какое-то время Мара наслаждалась тишиной и блаженным комфортом. Но в глубине ее сознания шевелилась мысль, которую она не могла отогнать.

— Шефту, — сказала она, — когда я буду твоей женой, смогу ли я получить все, что захочу?

— Все, что угодно, крошка. — Он взглянул на нее, затем добавил: — В пределах разумного.

Мара усмехнулась, снова смакуя вкус их старых поединков в «Соколе».

— Я лишь хочу, чтобы ты купил мне рабыню.

— Рабыню?

— Да. По имени Тета, которую однажды в Менфе оставили с корзиной неглаженых шенти, чего она совсем не заслуживала.

— Она будет твоей, Голубоглазая. Но моя вилла полна рабов. Зачем тебе еще одна?

— Я хочу ее освободить.

Шефту улыбнулся, взял ее руку и откинулся рядом с ней.

— Да будет так. Это малое дело — освободить рабыню. Разве мы не освободили царя? — Мгновение спустя он отпустил ее руку и указал. — Смотри, Мара! Впереди. Это наши ворота.

Мара с нетерпением выпрямилась и выглянула сквозь качающиеся занавески. Они ехали по широкой улице, обсаженной сикоморами, к внушительным воротам высокой белой стены. За стеной она видела рощи и раскидистую крышу, султаны высоких пальм, колыхавшихся на ветру. А еще дальше, над всем этим, сияло чистое, розовое небо утра…

* * *

В тот самый миг, когда паланкин проехал под последним сикомором и сквозь ворота, великая процессия поющих, облаченных в алое жрецов двигалась по Восточной Аллее ко дворцу, оставляя за собой аромат мирры. Нуит, Великая Мать, величаво шествуя на запад, во тьму подземного мира, остановилась, уловив аромат и радостный шум, и взглянула через свое звездное плечо. Что-то необычное происходило в Черной Земле; но ее обязанности были исполнены, и ее клонило в сон. Она двинулась прочь, моргая, когда большие двери тронного зала распахнулись, и процессия прошла внутрь, сопровождаемая толпой ликующих, одетых в белое фиванцев, которые заполнили улицы, паромы и причалы так далеко, насколько она могла видеть.

Затем звезды погасли, ибо ладья Ра в огненном великолепии вырвалась с Востока. Солнечный свет залил широкую пустыню и длинную, зеленую долину Нила. Ночь кончилась; для земли Египта наступил новый день.