Перевал Дятлова. Истории Сергея Соколова. Том 3 - Сергей Викторович Соколов

рецидивисты. Вчерашний студент и его друзья. Вот насколько тонкой была ниточка жизни в лагерях и заключённых, и сотрудников лагерей. И в этой обстановке ликвидация туристов тоже не кажется чем-то необычным.

А в том побеге всё было продумано – и место пореза колючей проволоки в 300 – 400 метрах от вышек, и посыпание следов махоркой от собак, и поход по воде ручья, и главное – отключение освещения периметра минут на 20 – 30. Всё начиналось, как задумано. Порезали проволоку, вылезли за периметр. Но электрик, с которым договорились, сдал их сотрудникам лагерей. И освещение включилось снова. А что было дальше, прочитаем дословно.

Жигулин рассказывает:

"И тут вспыхнул свет. И как-то необычно дружно, словно ждали, с обеих вышек ударили пулемёты.

Я успел увидеть, как упали Иван и Игорь. Потом меня сильно ударило в левую руку, и я потерял сознание. От пулемётной стрельбы весь лагерь проснулся. В окна барака было видно, что все мы лежим неподвижно, но пулемётчики, как бы резвяся и играя, прохлёстывают по нам очередь за очередью. Стрельба эта длилась минут двадцать. Затем к нам подошли поднятые по тревоге солдаты и офицеры охраны, лагерное начальство, надзиратели. Я очнулся, когда меня волокли за ноги. Я услышал множество голосов. Кто-то спросил:

– Все дохлые?

– Все, товарищ капитан.

– Это хорошо. Обыскать и положить возле ворот в зоне, чтобы все видели. И пусть лежат, пока не завоняют. Если и завоняют – это не беда. Это даже лучше в смысле культурно – воспитательной работы.

Я понял, что жив, но, разумеется, глаз не открыл и не пикнул. Хотя голова болела чудовищно, я всё думал – почему же зажёгся свет? Волокли меня двое. Голова голым затылком билась о камни. Света (сквозь веки) и шума было много – десятки голосов.

– Откройте ворота!

Огни прожекторов у вахты. Ах, скорее бы заволокли в зону! Не дай бог обнаружить стоном, что ты живой – полоснут из автомата, добьют."

Смотрите, а ведь почерк один в один, как на перевале. Так же волокли в ручей и на склон, так же головы и лица туристов бились о камни. Так же не стали прятать погибших. Разложили, чтобы все видели – не надо ходить сюда в походы, это опасно. Как сказал капитан, культурно – воспитательная работа.

Читаем дальше:

"Заволокли, бросили. Проскрипели закрывающиеся ворота. Теперь вся охра с оружием осталась за воротами, за зоной. Заходить в любую – жилую или рабочую – зону с оружием строго запрещалось и охре, и лагерной администрации. Будут, конечно, бить, но это ничего…

Первым застонал Федя. Он лежал рядом со мной и только что пришёл в сознание. Кто-то из надзирателей подошёл к нему, удивлённый:

– Смотри-ка, живой! Товарищ майор, Варламов-то живой!

– Тут ещё один живой.

И я увидел в метре над собой небритое лицо и маленькие злые глаза начальника лагеря майора Кашпурова:

– Они дойдут. Помогите им.

Меня били ногами по рёбрам, по голове. Я орал вольготно, сильно, просторно, во всю глубину своих двадцатитрёхлетних лёгких. А Варламов сразу затих. Скоро весь лагерь знал, что живым остался только один Толик Студент."

И вот опять смотрите, тот же почерк. Помочь погибнуть. Оставить погибать. На улице. Зимой. На ветру. На холоде. На морозе. Часто спрашивают, почему никто из ликвидаторов не проболтался. А вы думаете, сотрудники лагерей, которые добивали ногами раненого Анатолия Жигулина и его друга, об этом проболтались? Пришли домой и стали рассказывать об этом семье, соседям и знакомым? А о чём было пробалтываться? Это была их работа. Жестокая, подлая, но работа. Ликвидаторы сделали свою работу, и мысли о ней ушли в прошлое. Это был всего лишь один эпизод из многих. И зачем они стали бы вспоминать об этом эпизоде и кому-то рассказывать?

Вот такая история получается.

Анатолию помог заключённый, работавший врачом. Читаем:

"Моя левая рука (я уже понял, что в неё попала пуля) не слушалась, мешала свернуться в клубок. Голова была вся в крови, я уже чувствовал пулевую рану над правым ухом.

– Граждане начальники, так нельзя, это убийство! – раздался где-то рядом громкий голос нашего нового лагерного врача.

– Ладно! – раздался недовольный голос майора Кашпурова. – Хватит! Мертвецы пусть отдыхают. Живых – в БУР! Врача – на …

Втащили в небольшую комнату с деревянным полом. Доносился голос врача, спорившего с главным надзирателем:

– Я как врач требую, чтобы меня пропустили к раненым!

– Ты, папаша, слыхал, что майор сказал?

– Слыхал.

– Вот то-то и оно-то.

– Это же вопиющее нарушение ваших советских законов!

– Здесь, гражданин доктор, закона нет, здесь закон – тайга, а прокурор – медведь."

Да, это было именно так. Закона не было. Было всевластие и произвол сотрудников лагерей. И на перевале тоже.

И ещё два маленьких фрагмента из книги.

"Федя умирал почти трое суток. Я перевязывал его. Умер он ночью, когда я спал. Лежал он навзничь. Глаза были открыты, но мертвы. И в них стояли слёзы. Ему было тридцать три года. Вместе с мёртвым Федей я был в камере ещё двое суток."

Да, неоказание медицинской помощи – это тоже преступление. Пусть даже по отношению к людям, которые виноваты. А двое суток с мёртвым в камере? Культурно – воспитательная работа?

Сотрудники лагерей позволяли себе всё, что им хотелось. И ликвидировать туристов для таких людей было раз плюнуть.

Через пять дней Анатолия выпустили из БУРа, а доктор вытащил пулю, поместил руку в гипс.

"Счастье моё оказалось в том, что вторая пуля свалила меня под самый бортик геологической траншеи. Я потом хорошенько рассмотрел это место. Я оказался в недоступном для пулемёта мёртвом пространстве.

Я ежедневно ходил и к главным проходным воротам. Там лежали рядом трое погибших моих товарищей. Бывший в зоне больной и старый западноукраинский священник ежедневно читал над ними молитвы на церковнославянском языке. Его прогоняли и даже били, но он приходил и снова читал. Лица погибших были уже закрыты белыми тряпками. И Жука, и Игоря смерть настигла сразу. В них попали десятки пуль. Пространство так хорошо простреливалось и в нас так долго стреляли, что у охраны не было никаких сомнений в том, что убиты все четверо."

Вот такая история с побегом.

А наша история подошла к концу. Почему мне захотелось рассказать вам о том, что написал человек, с которым эти события происходили в реальной жизни?

Потому что читатели иногда спрашивают – где свидетельства того, что ликвидаторами были сотрудники лагерей, где фамилии ликвидаторов, где приказ начальника колонии,