Полонез - Александр Григорьевич Домовец

Из сообщения наместника Царства Польского фельдмаршала И. Ф. Паскевича начальнику Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфу от 31 мая 1833 года:

«Благодаря своевременно полученным сведениям, удалось предпринять ряд мер, направленных на пресечение восстания в Царстве Польском.

Прилагаю копию подробного отчёта о действиях наместничества, составленного моей канцелярией для Его Императорского Величества. В письме же скажу о главном.

К восстанию мы были готовы. Располагая списком точек, намеченных для перехода границы, казачьи разъезды перехватили большую часть польских отрядов. А те немногие, кто всё же смогли пробраться на территорию Царства, оказались без оружия и продовольствия. Шляхетские усадьбы, призванные служить опорными пунктами для мятежников, мы заблаговременно взяли под контроль по имеющемуся перечню. Мятежников ждали…

Кроме того, чиновники наместничества плодотворно поработали с местным духовенством. Вы знаете, насколько авторитетны и влиятельны среди поляков католические ксендзы. Немалый расчёт мятежники возлагали на то, что проповеди священников в канун восстания вздыбят крестьян и побудят их присоединиться к партизанским отрядам. Скажу откровенно: мои люди сбились с ног, объезжая воеводства и встречаясь с ксендзами. Каждому напоминали о необходимости сохранять лояльность российской короне. Говорили о недопустимости проповедей, зовущих людей к участию в кровопролитии. Разъясняли последствия нелояльных действий… В результате подавляющая часть духовенства заняла нейтральную позицию, что и требовалось.

Не меньшую работу провели и с населением. По всему Царству прошли гминные сходы, собранные моими чиновниками и начальниками войсковых частей. Поляков (прежде всего крестьян) предупреждали о предполагаемых попытках мятежа и предостерегали от участия в нём. Опуская детали, скажу, что население в конечном счёте повстанцев почти не поддержало. Более того, — во всех воеводствах крестьяне активно устраивали облавы для поимки засевших в лесах волонтёров. Подобная лояльность не может не радовать, хотя очевидно, что вызвана она отнюдь не любовью к России (чего нет, того нет). Речь скорее о страхе сурового наказания за поддержку нового мятежа и свежей памятью о разгроме мятежа предыдущего с его кровопролитием.

О наказаниях. Ряд повстанцев (прежде всего командиры отрядов) по приговорам военно-полевых судов были расстреляны или повешены. Остальные отделались шпицрутенами[35] и ссылкой на каторгу в Сибирь. Главный же зачинщик, полковник Заливский со своим штабом, видя провал дела, позорно бежал в Галицию. Там между этими людьми начались громкие междоусобные склоки. Заливский объявил о подготовке к новому восстанию. Чаша терпения австрийских властей была переполнена, и безумца арестовали во Львове. Сейчас он находится под следствием и, полагаю, его ждёт суровый приговор[36]…»

Из доклада начальника Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии А. Х. Бенкендорфа императору Николаю Первому от 15 июня 1833 года:

«Таким образом, при исполнении специального поручения особой важности капитан Костин А. В., неоднократно рискуя жизнью, проявил мужество, самоотверженность и незаурядные способности к разведывательному делу. Фактически во многом именно его усилиями сорван англо-польский план взбунтовать крупнейшую западную провинцию Российской империи. Ввиду этого ходатайствую перед Вашим Императорским Величеством о поощрении офицера следующим образом:

1. Присвоить очередное воинское звание майор.

2. Выдать единовременное вознаграждение в размере шести месячных окладов денежного содержания.

3. Предоставить внеочередной отпуск для устройства личных дел сроком на два месяца…»

(Резолюция Николая Первого: «Согласен. Заслужил витязь».)

Из письма Алексея Костина Войцеху Каминскому 30 июня 1833 года:

«…И вышло, что перед моим отъездом из Франции мы почти не общались. Вы лежали в больнице с сотрясением мозга, а я в силу понятных причин спешил покинуть страну. Короткая встреча в больничной палате — и всё. К счастью, Вы дали адрес в Царстве Польском, куда можно писать, из чего я понял, что и Вы не собираетесь здесь засиживаться.

И вот пишу.

О событиях, в которых мы оба принимали участие, Вы знаете многое, почти всё. Тем не менее считаю, что наши дружеские отношения требуют уточнить некоторые важные подробности.

В разное время я говорил Вам о своём шляхетстве, о польском патриотизме… Обманывал ли я Вас? Скорее, недоговаривал. О многом, учитывая ситуацию, приходилось умалчивать. По матери я безусловно шляхтич, хотя по отцу являюсь русским дворянином. Что касается патриотизма, то я был и остаюсь патриотом Польши — в том смысле, что всегда желал моей второй родине счастья. Другими словами, добра, мира и процветания. И, полагаю, мы с Вами посильную лепту в этот мир внесли, предотвратив новое кровопролитное восстание. А вот что касается главного…

Уверен, что счастье Польши возможно лишь вместе с Россией. Будет ли это, как сейчас, общая жизнь в составе империи или же (со временем) создание отдельного польского государства с той или иной польско-российской унией, — не знаю, не суть. По мне, так оба варианта вполне уместны.

Беда лишь в том, что безмерный национализм, присущий большинству поляков, не оставляет шансов на искреннее сближение с моей страной и, напротив, как магнит, притягивает врагов России. Поэтому, надеясь на лучшее, предвижу множество проблем и бед, ожидающих отношения между Россией и Польшей в будущем. Дай бог ошибиться…

Не могу не сказать, что в моём понимании Вы совсем иной. Вы принадлежите к здравомыслящему меньшинству поляков. Я никогда не замечал в Вас проявления ненависти к моим соотечественникам и к моей родине. И если бы судьбу Польши решали такие, как Вы, наши нации не враждовали бы.

Однако что-то я расфилософствовался. Вернёмся к недавним событиям. Тем более, что, лёжа на больничной койке, Вы задали мне разные вопросы, и я обещал Вам позже на них ответить.

Каким образом я (именно я) оказался в Комитете Лелевеля? Детали вынужден опустить. Однако Вам и так ясно, что русский офицер мог очутиться в Комитете лишь ради выполнения специального задания. Моё руководство обратило внимание, что погибший в Калушине молодой российский чиновник носил ту же фамилию, что и сотрудник специальной службы. Выяснилось, что мы родные братья. Возникла мысль направить в Париж для продвижения в польское эмигрантское сообщество именно меня как наполовину поляка, выдав за участника недавнего восстания. Ценой немалых усилий и немалого же времени удалось сблизиться с Лелевелем, чтобы войти в его окружение.

Тогда мы с Вами и познакомились. И вдруг выясняется, что Вы и есть тот самый человек, расследовавший убийство моего несчастного брата Юрия. Я чуть с ума не сошёл, когда Вы, ничего не подозревая, рассказывали мне о калушинской трагедии… Следом выяснилось, что кровавый палач Зых, который с изуверской жестокостью убил моего брата и которому я поклялся отомстить, трудится в Комитете помощником Лелевеля.