Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова

надёжно прикрыл глаза стёклами своих замечательных очков. Теперь о его мыслях не дознаться. Только сжатые в кулаки ладони зачем-то прячет в карманах куртки. Но это уж у него такой обычай: любые житейские испытания принимать в позиции боксёра полулёгкого веса. А может быть, оно и правильно? Может быть, так и надо? Только жалко старику Архиерееву Жорку Лотиса. За неимением родных детей и племянников старик Архиереев расположен к Жорке Лотису если не как к сыну, то как к любимейшему племяннику, а потому долго шутить с Жоркой не станет.

– Я-то чего, – продолжал Архиереев. – А вот товарищ Байбаков так поразился обилию штампов в паспорте нашей фифы… так поразился!..

– Не называй её фифой!

– Хорошо!

– Что за штампы?

– Так всего поровну…

– Не тяни! Ну?!!

– Два штампа о браке и, соответственно, один о разводе. И это ещё не всё…

– Что же может быть ещё? Трое детей?

– Которых ты тут же усыновишь?..

Старик Архиереев рассмеялся. Лицо Георгия тут же придвинулось, заполнило собой весь проём оконца. Аромат «Пингвина» окреп.

– Ах, не дыши на меня, драконище!

Старик принялся обмахиваться свежим номером газеты «Труд», изображая приступ дурноты.

– Говори! Ну!

Георгий положил свои кулаки поверх стопок свежайших газет.

– Да полно тебе! Никаких записей не о каких детях там, конечно же, нет. Это и без изучения паспорта понятно. Зато там, как полагается, проставлена дата рождения… Ах, что-то мне душно. Убрал бы ты своё лицо, Георгий. Ей-богу, дышать стало нечем.

Георгий отшатнулся.

– На даты мне плевать.

И он действительно сплюнул себе под ноги.

– Двадцать второе сентября одна тысяча девятьсот сорокового года.

– Ну?

– Разведённая и перестарок.

– Если дважды замужем была, то уж точно не перестарок.

– Тебе не ровня по многим позициям.

– Что я, по-твоему…

Кулаки Георгия снова сжались.

– Да погоди ты! Горяч, как магма!

– Не стану годить! По-моему будет! Я – тойон.

– Бог, проживающий на восьмом ярусе светлого неба с тобой! Пусть тойон. Только угомонись!

И старик Архиереев замахал на Георгия сложенным трубочкой свежим номером газеты «Труд». Георгий отступил.

– Кстати, товарищ Байбаков паспорт и командировочное удостоверение её вместе с женой изучал при поселении ко мне на квартиру. Изучал по её же собственному настоянию. В результате изучения товарищ Байбаков сдулся.

– Ну?

Сдёрнув с носа очки, Георгий снова вонзился взглядом в Архиереева.

– Вот те и ну. Ухажёрский пыл его ослаб, а вернее, вовсе исчез.

– Исчез? – льдистые глаза Георгия немного потеплели.

Теперь завздыхал Архиереев. Ну, как же тяжел Георгий. Простой ветеринарный врач, а норов, как у Наполеона Бонапарта. Намекнув на минутное охлаждение товарища Бондарева, старик рассчитывает подсыпать ледку на разогревающуюся ревность приятеля и, выходит, переборщил. Теперь Георгий с удвоенным рвением станет добиваться внимания столичной дамочки. К чему это приведёт, одному лишь Баянаю известно. Надо как-то выправлять ситуацию.

– Вот не думаю, что товарищ Байбаков окончательно отступится. Он – отличный производственник и по производственным показателям идёт от победы к победе, – проговорил старик Архиереев.

– А я?

– Ну а тебе следовало бы выяснить, с какой целью эдакая дамочка в наш Ч. явилась.

– Это пусть Байбаков выясняет…

– Товарищ Байбаков.

– Вот заладил: «Байбаков-Байбаков». Не с ним ли ты на камнях у Вилюя жил, как при коммунизме?

– Я при коммунизме не жил и не доживу. А в палатках мы куковали в 1956 году с товарищем Цейхмистером…

Старик заметил, как его приятель при последней фразе подпрыгнул. Разве пренебрежение к мечтам о коммунизме ему не понравилось? Ещё бы! Георгию Лотису всего-навсего двадцать шестой год минул. Мальчишка, а не отбыв положенного по возрасту срока в комсомольской организации, уже стал кандидатом в члены КПСС, уже пытается карабкаться по карьерной лестнице куда-то вверх. В таком случае ему тем более не следует, именуя руководителя треста «Вилюйгэсстрой», пропускать слово «товарищ». И тем более не стоит заступать товарищу Байбакову дорогу, если тот стремится поближе познакомиться с заезжей бабёнкой. Вот он, Георгий, горе-Гоша, стоит посреди улицы, на глазах у редких прохожих которую уж по счёту сигаретку цедит, «Пингвином» вызывающе пахнет, вместо того чтобы спортивные достижения показывать. С женой развёлся, неприкаянный. Того и гляди по партийной линии выговор за аморалку подцепит. Или хуже того…

Старик Архиереев ещё раз горестно вздохнул.

– В командировку она приехала, – проговорил Георгий. – Показывала мне командировочное удостоверение, а там …

Сам себя прервав на полуслове, Георгий замялся и умолк, а старик Архиереев отвлёкся на проезжавшего мимо мотоциклиста и не расспросил приятеля о том, что же было такого необычного в обыкновенном документе.

Газетный киоск и одинокая фигура возле него потонули в клубах уличной пыли. Лихой наездник легко опознаваем по алому шлему и номерному знаку транспортного средства. Это персональный водитель и порученец руководителя треста «Вилюйгэсстрой» по фамилии Лёвка Витюк. Правой рукой Лёвка правит транспортным средством, а в левой руке у него огромный букет чайного цвета едва распустившихся роз. А в коляске его мотоцикла необычайных размеров коробка, перевязанная синим бантом из поделочной бумаги.

– Ишь ты! – присвистнул старик Архиереев. – Товарищ Байбаков не только все кусты в оранжерее ободрал, но и детишек без поделочной бумаги оставил. А что уж там в коробе – боюсь и вообразить…

– И мчится Витюк к твоему дому, старик. А ты говорил «сдулся». Такие, как товарищ Байбаков, не сдуваются. У товарища Байбакова отличные производственные показатели. От победы к победе…

И Георгий с досадой сплюнул в едва успевшую осесть пыль.

– Не тужи. Лучше купи газету и почитай о высоких производственных показателях…

– Не хочу. Не надо мне…

Поворотившись к киоску спиной, Георгий, казалось обиделся и на старика, и на его киоск, и на содержание всей советской периодики в совокупности. Обиделся, но почему-то не уходил, продолжая топтаться на пыльной обочине.

– Клара Филипповна уж доложилась… – ласково проговорил старик и умолк.

Текли минуты. К киоску подходили редкие покупатели, меняли медь на газеты, перебрасывались короткими фразами с Архиереевым, искоса посматривая на Георгия, и торопились по делам. Пятница же! Рабочее время. Георгий же продолжал топтаться у киоска тунеядец тунеядцем.

– Я уже ушел на работу, – продолжал Архиереев, проводив очередного покупателя. – Когда Клара Филипповна послала мне вслед соседского мальчишку.

Георгий обернулся, уставился на старика, чадя сигареткой. Ах, этот модник. И курточка-то у него заграничного пошива, и ботинки свои непростые он пачкает в уличной пыли, и сигаретка. Нет, Георгий нипочём не станет курить какую-нибудь там «Приму». Сигареты у него непременно с фильтром и заграничные, в красно-белой упаковке с надписью латинскими буквами. Слово заковыристое, так запросто и не прочтёшь. Старик молчал, разглядывая приятеля так,