Рафаэль Сабатини - Каролинец

Мистер Иннес – это прослеживается по его посланиям – в конце концов пришел к пониманию чего-то подобного, и не исключено, что свои открытия он начал делать во вторник, июльским утром рокового 1775 года, когда около восьми часов утра к лорду Уильяму явился капитан Мендвилл, конюший его светлости.

Капитан Мендвилл, квартировавший в губернаторской резиденции на Митинг-стрит, вошел без доклада в светлую, просторную верхнюю комнату, служившую лорду Уильяму кабинетом. Его светлость развалился в кресле в стеганом халате багрового атласа; его парикмахер Дюмерг в фартуке священнодействовал гребнем, щипцами и помадой над густыми каштановыми волосами молодого губернатора. Мистер Иннес сидел за письменным столом в середине комнаты. Письменный стол с изогнутыми ножками, инкрустированный позолоченной бронзой, представлял собой великолепный образец французской мебели.

Лорд Уильям приветствовал своего конюшего вялым кивком. Прошлой ночью его светлость допоздна танцевал в доме своего тестя, старого Ральфа Айзарда, что вполне объясняло его утомленный вид.

– А, Мендвилл! Доброе утро! Вы сегодня чуть свет.

– На то есть причины, – угрюмо, едва ли не грубо ответил капитан, затем, спохватившись, отвесил поклон и добавил спокойнее: – Доброе утро.

Лорд Уильям взглянул на него с любопытством. Не было человека, который владел бы собой лучше Роберта Мендвилла, ибо он дотошно следовал первой заповеди хорошо воспитанного джентльмена: всегда, везде и при любых обстоятельствах держать себя в руках и не выставлять напоказ свои чувства. И этот Мендвилл, образец поведения, позволил себе пренебречь этикетом! Его волнение выдавал не только голос – на чисто выбритом, обычно довольно надменном лице проступил румянец, а во вьющихся светлых волосах были заметны крупинки пудры. Всегда тщательно следящий за своей внешностью капитан на сей раз явно очень спешил.

– Почему… Что за причины? – поинтересовался губернатор.

Капитан Мендвилл посмотрел на Иннеса, не отвечая на его поклон, затем на слугу, занятого прической его светлости.

– Дело может подождать, пусть Дюмерг закончит, – Он прошелся по комнате и выглянул в окно, распахнутое на широкий балкон, украшенный, наподобие портика, колоннами. С балкона открывался вид на пышный сад и широкую гладь залива за ним. Вода сверкала на утреннем солнце, лучи которого пробивались сквозь шатром раскинувшиеся кроны великолепных магнолий.

Его светлость проследовал взглядом за статной фигурой офицера в ярко-алом мундире с золочеными эполетами и шпагой на перевязи – скорее по последней моде, нежели по военному уставу. Любопытство лорда Уильяма разгоралось, и вместе с ним нарастала тревога, непременно охватывавшая его всякий раз, когда предстояло заниматься беспокойными делами провинции.

– Иннес, – сказал он, – пока капитан Мендвилл ждет, дайте ему письмо лорда Хиллсборо, – и добавил, обращаясь к Мендвиллу, – которое час назад доставлено на берег капитаном шлюпа «Чероки».

Тут Дюмерг прервал его светлость, дав ему в руки зеркало и держа второе у него за головой.

– Voyez, milor', – пригласил он. – Les boucles un peu plus serres qu'a l'ordinairenote 12.

Парикмахер морщил лоб, склонял голову к плечу, и взгляд его выражал крайнюю степень беспокойства.

Двигая рукой с зеркалом, его светлость внимательно обозрел свой затылок, отраженный во втором зеркале, и в конце концов милостиво кивнул.

– Да, так мне больше нравится. Очень недурно, Дюмерг.

Послышался облегченный вздох. Дюмерг убрал зеркало и занялся широкой лентой черного шелка.

Лорд Уильям опустил свое зеркало и возобновил наблюдение за продолжавшим читать письмо конюшим.

– Итак, Мендвилл, что вы об этом думаете?

– Я думаю, это весьма своевременно.

– Своевременно! Боже милосердный! Иннес, он считает, что это своевременно!

Прилизанный юный мистер Иннес осторожно улыбнулся и даже позволил себе слегка пожать плечами.

– Так и должно быть, – осторожно ответил он. – Ведь капитан Мендвилл – последовательный сторонник… м-м… сильных мер.

Его светлость фыркнул.

– Сильные меры хороши для сильных, а делать, как нам приказывает лорд Хиллсборо… – он оборвал себя, потому что капитан Мендвилл предостерегающе поднял руку с письмом.

– Когда будет закончен туалет вашей светлости…

– Очень хорошо, – согласился лорд Уильям. – Поторопитесь, Дюмерг.

Дюмерг недовольно запротестовал:

– O, milor'! Une chevelure pareille… une coiffure si belle…note 13

– Поторопитесь! – в голосе его светлости появилась непривычная для него властная нота.

Дюмерг вздохнул. Напоследок он поспешно перевязал лентой косицу, потом собрал полотенце, ножницы, гребень, щипцы для завивки и помаду в глубокий таз, поклонился и с оскорбленным видом удалился.

– Итак, Мендвилл? – его светлость возлег на диван и, закинув ногу за ногу, принялся самодовольно их рассматривать. Собственные стройные ноги, затянутые в серые, с жемчужным отливом, шелковые чулки, входили в число очень ограниченного круга вещей, созерцание которых доставляло его светлости ничем не омрачаемое удовольствие.

Но капитан переключил внимание лорда Уильяма на материи совсем другого рода.

– Лорд Хиллсборо дает точные и ясные инструкции.

– Вольно ж этому чертову политикану, сидя у себя в Лондоне, давать точные инструкции, – сварливо проворчал лорд Кемпбелл.

Капитан Мендвилл не обратил внимания на последний комментарий. Он опустил глаза и прочитал вслух:

– «Правительство решило положить конец, и скорый конец, неблагодарному и дерзкому неповиновению американских колоний, которое заставляет министров его величества так сильно страдать».

– О, проклятье! Они, видите ли, страдают! – сказал представитель кабинета в Южной Каролине.

Конюший продолжал:

– «До сих пор мы проявляли чрезмерную снисходительность, но теперь она должна быть решительно отброшена. Чтобы утихомирить бунтовщиков, необходимо принуждение.

Поэтому я желаю, чтобы вы, ваша светлость, без промедления конфисковали все оружие и снаряжение, принадлежащее провинции, насколько возможно привели в готовность провинциальные отряды и подготовились к приему британских регулярных войск, которые будут отправлены в самое ближайшее время».

– Написано не без юмора, Мендвилл, – рассмеялся его светлость, – этакого невольного юмора с трагикомическим оттенком. Привести в готовность провинциальные отряды! Нет слов! Как будто провинциальные отряды сами не пребывают в полной готовности. Я никого ни о чем не спрашиваю, ломаю эту проклятую комедию, делая вид, что понятия не имею, к чему они готовятся, и что продолжаю считать их обыкновенной милицией, а они даже не утруждают себя притворством. Они разгуливают по улицам, как у себя дома, превратили город в свой гарнизон, устраивают смотры и учения прямо у меня под носом. Удивительно, как они еще не приходят ко мне за подписями на патенты для своих офицеров. Но если бы пришли, я, полагаю, подписал бы. А лорд Хиллсборо неплохо устроился у себя в Англии и шлет мне приказы! Боже мой!