Интимная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

Я сразу поняла это по тому, как он себя вел во время родов – хуже девчонки: каждый раз сбегал и прятался у тети Эльвиры, будто это ему приходилось терпеть боль. А после всего этого решил поступить на медицинский факультет! Как же, интересно, он не сомлеет при виде крови?

Учиться он отправился в Павию, так что теперь в момент родов я больше не могла рассчитывать на помощь Армеллины: та поехала с ним без всякой на то необходимости, поэтому ее не было со мной ни когда родился Раймондо, ни когда через несколько дней мы похоронили его в Ордале, рядом с братьями. На этот раз мне было так плохо, что я просила Гаддо хотя бы на год-другой отложить следующую беременность: кузина Урсула говорит, такой способ есть, хотя на исповеди о нем упоминать не стоит. Но уже через три месяца я была беременна Консуэло. Как ни странно, все мои девочки рождались без осложнений и в дальнейшем не имели проблем со здоровьем, словно Небо сохранило для Гаддо младших дочерей после столь тяжко перенесенной утраты старшей.

К моменту родов всю Европу охватила война. Италия придерживалась нейтралитета, но было ясно, что он продлится не больше нескольких месяцев, и тогда нашим согражданам придется идти на фронт. К счастью, Гаддо уже шестьдесят семь: можно не опасаться, что его призовут. А моему брату Гаэтано всего пятнадцать. Но Танкреди двадцать, он здоров и крепок, поэтому, как и все его сверстники, в числе первых наденет мундир. Отец должен бы им гордиться, а он день и ночь места себе не находит.

Так продолжалось до тех пор, пока в сентябре не пришла телеграмма от Армеллины: у Танкреди легочное кровотечение, его положили в больницу, состояние тяжелое. Гаддо немедленно отправился в Павию.

Я ни на секунду не поверила в эту историю с туберкулезом. Знаю, я не должна подозревать пасынка или тем более мужа в чем-то недостойном, но сразу подумала, что все это комедия, предлог, чтобы избавить молодого человека от призыва. Денег у Гаддо хватит, чтобы подкупить любого, Танкреди – студент-медик и прекрасно знает, как сымитировать болезнь, включая симптомы и результаты анализов… а Армеллина горазда врать, лишь бы только выгородить хозяина. В общем, эти двое уехали за границу и следующие несколько лет вели сладкую жизнь в Сондало, а Гаддо вернулся в Донору, притворившись, что очень озабочен. И когда через несколько месяцев Италия все-таки вступила в войну, из санатория поступили тревожные вести: врачи отчаянно пытаются спасти жизнь Танкреди, который снова начал кашлять кровью. Во всяком случае, так об этом говорили. Неужели вы считаете, что настолько больного юношу могли отправить на фронт?

Конечно, я ни с кем не делилась своими подозрениями – даже с тетей Эльвирой, хотя, думаю, она их разделяет. Все Ферреллы, включая и моих двоюродных братьев, уже отправились на фронт офицерами. Мне было так стыдно перед их матерями! Я не могла не подумать, что именно в подобных обстоятельствах и раскрывается истинно благородная кровь. Аристократ может быть мотом, как мой отец, бабником, негодяем, но никогда не станет трусом. Он не будет скрываться в санатории, как девчонка, пока другие ценой жизни защищают свою страну. Одни лишь только плебеи, вроде Бертранов, не имеют понятия о чести. И ничуть этого не стыдятся.

– Бабушка, как ты можешь? Тебе должно быть стыдно писать такое про дядю Тана! Ты уже второй раз называешь его девчонкой!

– Ну а как еще назвать того, кто притворяется больным, чтобы не ходить на войну?

– Видишь, тетя Адита, почему дяде Тану лучше этого не читать? Он ведь бросил свою размеренную жизнь, чтобы быть рядом с вами и помочь прабабушке, а теперь, когда ему уже за восемьдесят, она обвиняет его в трусости!..

– Ты права, Джиневра. Бабушка, пусть ты давно умерла и я не имею права проявлять к тебе неуважение, но сейчас с радостью залепила бы тебе пару пощечин: одну – за то, что ты написала, другую – за то, что подумала.

– Еще на дуэль меня вызови! О, смотрите, наш Дон Кихот с копьем наперевес мчится защищать этого молокососа Танкреди!

– Да замолчи ты уже! – воскликнула Ада, с такой силой захлопнув дневник, что Джиневра прыснула в кулак:

– И кто из нас еще ранимый, тетечка? Давай-ка продолжим чтение, потому что сюрпризы еще не кончились. Обещаю, ты будешь отомщена. Осталось всего несколько страниц: похоже, дневник заканчивается смертью прадедушки, и вот как раз в самом конце… хотя ты и сама увидишь!

Донора, 16 января 1919 года

Как только война закончилась, Танкреди сразу выздоровел и вернулся в университет. Я не стану это комментировать, пусть каждый думает что хочет.

Между тем у нас родилась Инес. Она вполне здоровая и крепкая, ей теперь уже почти два года. В этот раз Гаддо на несколько месяцев оставил меня в покое, а когда вернулся в мою постель, его былой пыл и нетерпение поугасли. Боюсь, что это не старость, – наверное, он завел себе другую женщину, которая удовлетворяет его лучше, чем я, и даже научила новым фокусам, которых я, как обычно, и представить себе не могу: например, что можно привязать его за запястья к спинке кровати шелковым шнурком. Я сгораю от ревности, устраиваю ему допросы, слежу, куда и на сколько он уходит. Мы постоянно ссоримся. Недавно нашла светлый волосок на воротнике его пальто, а он обнаружил, что я оплатила Гаэтано Арресте учебу в университете, и теперь попрекает тем, что меня больше интересует какой-то побирушка, чем его родной сын Танкреди. Когда я слышу, как он называет побирушкой моего брата, незаконнорожденного, но все-таки Феррелла по крови, то бешусь от ярости, а тайну раскрыть не могу. И мы снова ссоримся. Гаддо все чаще проводит ночи вне дома и отказывается рассказывать, где был.

Донора, 3 апреля 1921 года

В прошлом месяце мы схоронили тетю Эльвиру. Гаддо думал, что ее имущество достанется мне, но она разделила все среди племянников мужского пола, а нам не отписала ничего. Очень жаль: мне хотелось бы добавить к накопившимся у меня семейным драгоценностям, которые перейдут по наследству нашим детям, еще что-нибудь принадлежавшее моей семье. Гаддо смеется и говорит, что происхождение денег не имеет значения. Он придерживается странной теории, что наследство сродни краже и что заработанное человеком после его смерти должно не передаваться его детям или другим родственникам, а возвращаться государству и использоваться для общественных нужд. Что каждый ребенок при рождении должен иметь одинаковые со всеми остальными статус и имущество, независимо от того, к какой семье он принадлежит, а все привилегии знатных родов нужно отменить. Уверена, он говорит это, только чтобы смутить слушателей, и не намерен лишать наших детей наследства.

А дети растут. Диего – мое утешение, но он так редко бывает со мной! И потом, мои дети поголовно влюблены в Танкреди. Когда их сводный брат, который наконец получил диплом, приезжает на каникулы, они просто глаз с него не сводят. Девочки ссорятся за право сидеть у него на коленях, хотя обе старшие теперь уже совсем большие, Диего во всем ему подражает. Гаддо, когда Танкреди здесь, тоже проводит больше времени дома. А я ревную его к Армеллине, с которой мой муж, как обычно, излишне почтителен, принимая во внимание, что она всего лишь прислуга. Но он ведь теперь симпатизирует русским революционерам, этим жестоким животным, убившим всю царскую семью, и считает, что дворянин, происходящий из древнего аристократического рода, ровня крепостному крестьянину.

Донора, 20 мая 1921 года

Теперь у меня нет сомнений, что Гаддо нашел себе любовницу, которую, как я подозревала, он так часто посещает, но в существовании которой не была уверена. В прошлый четверг в ворота, что в глубине сада, посреди ночи постучался незнакомец. «Позови донну Аду, – сказал он старому Прото, который спал в сарае и отпер ему калитку. – Скажи, пусть скорее одевается и идет со мной».

А чтобы я поняла, кто меня зовет, он показал хорошо знакомое мне кольцо с печаткой: Гаддо всегда носил его на пальце.