Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

вам ли не знать, — сказал я сухо. — Она-то вашу встречу с Зароковым и зафиксировала.

— Кто? Наши филёры?

— Ну, зачем же наши… Я не могу приказать им следить за начальником отделения. Филёры контрразведки.

С этими словами я оглянулся на Ульянова.

— Исходя из интересов следствия, контрразведка предоставила своих сотрудников для наблюдения за вами и Зароковым, — сообщил тот официальным тоном. — Их рапорты в распоряжении Дмитрия Петровича.

Пользуясь тем, что Говоров потерянно молчал, я взял нить разговора в свои руки. И разговор был совершенно предметный.

Встреча состоялась накануне в доме номер семь по улице Глухоозёрной. Это был доходный дом Корзунова. Начальник в штатском платье приехал около трёх часов дня и поднялся, как удалось выяснить, на второй этаж в пятую квартиру. Там его уже ждал Зароков, прибывший десятью минутами раньше.

(Предупреждённый Говоровым о полицейской слежке профессор использовал простую уловку. Явившись в университет, пробыл там некоторое время, а потом вышел через запасной вход. Поймал экипаж, приехал на конспиративную квартиру. К счастью, Ульянов эту хитрость предвидел, поэтому велел своим людям взять под наблюдение все тыльные и боковые выходы из университета. И, таким образом, уйдя от полиции, Зароков остался под контролем контрразведки.)

К сожалению, мы не знали, о чём они разговаривали. Но сам факт секретной встречи Говорова с эсером (или как минимум эсеровским сообщником) Зароковым топил начальника с головой. Причём ошибки быть не могло. Во-первых, приметы профессорского гостя полностью совпадали с приметами Говорова, и филёры его на любом следствии опознали бы. (Зарокова и вообще не перепутаешь, уж очень внешность характерная.) А во-вторых, именно вчера он сослался на нездоровье и с обеда уехал домой. Стало быть, имел полную возможность переодеться в штатское и приехать на Глухоозёрную.

Закончив, я выдержал паузу. Говоров безмолвствовал.

— Так что же, господин начальник, не угодно ли объяснить своё поведение? — спросил я мрачно.

Тот окрысился.

— Объяснить? Тебе? Много чести, щенок, если Говоров перед тобой будет объясняться!

— Значит, аргументов нет, — констатировал я, пропуская оскорбление мимо ушей.

— Аргументы? — переспросил Говоров и вдруг странно улыбнулся. — Отчего же, найдутся…

С озабоченным видом выдвинул ящик стола, заглянул внутрь и выхватил револьвер.

— Вот тебе аргумент, — сообщил, переводя дуло с меня на Ульянова и обратно. — Сидите спокойно! Кто дёрнется, — пристрелю! А для начала перебрось мне свои бумажки.

Стрелял, между прочим, Говоров хорошо, что всегда с удовольствием демонстрировал в служебном тире.

Не то чтобы я сильно испугался — не верилось, что дойдёт до выстрелов (хотя резкое телодвижение начальника было неожиданным), однако почувствовал себя… как бы это сказать… неуютно. А как ещё себя чувствовать, когда тебе целятся в лоб?

— Выдали себя полностью, господин Говоров, — произнёс Ульянов спокойно. — И очень даже глупо. Ну, пристрелите вы нас тут, а что дальше? Или пожизненная каторга, или сумасшедший дом. Вам что больше нравится?

Вид у начальника был безумный. И рука с револьвером дрожала. Ещё, чего доброго, палец на курке дёрнется… И Кати рядом нет, спасать некому…

— Не твоё дело, — выдохнул Говоров люто. — Для начала с вами рассчитаюсь, сволочи. А там будет видно. Пришли, мол, с угрозой расправы за то, что я… Ну, придумаю, за что… В общем, жизнь свою защищал… Лучших адвокатов найму… Бумажки мне быстро, ну! Считаю до трёх! Раз…

— Да зачем они вам нужны? — удивился Ульянов. — Мои филёры другие напишут… А, впрочем, отдайте бумаги, Дмитрий Петрович. Нам всё равно, а ему приятно.

Я заметил, что, разговаривая с Говоровым, сотоварищ потихоньку, по миллиметру, придвигался к нему. И когда я швырнул начальнику бумаги на стол (а тот за ними потянулся), Ульянов, вскочив, стремительным движением схватил и сильно выкрутил Говорову кисть. Револьвер со стуком упал на стол. Толкнув начальника в кресло, Ульянов взял оружие и сунул в карман. Как ни в чём не бывало уселся на стул. При этом доблестный подполковник даже не запыхался.

— С этим ясно, — подытожил невозмутимо. — Другие аргументы есть?

Говоров опустил голову и заплакал, содрогаясь тучным телом. Я невольно вспомнил рыдающих Нину Терентьевну, Ваню с Антошкой. Слёзы предателя против слёз вдовы и сирот… Как же мне мерзко сделалось…

— Ну, хватит, — сказал я грубо, поднимаясь. — Будем считать сцену законченной.

— Что вы намерены предпринять? — спросил Говоров еле слышно, вытирая толстые щёки обшлагом мундира.

— Передадим все материалы с пояснением в министерство, а копии — в департамент и прокуратуру, — отрезал я. — Дальше вами займутся они. А вы пока можете написать заявление об отставке и чистосердечное признание. Это хоть как-то облегчит вашу участь.

— Нет, нет!.. Вы не посмеете!..

— Для вас всё кончено, Говоров, — объяснил Ульянов спокойно. — Даже если вы сейчас кинетесь звонить своим друзьям-эсерам и нас с Дмитрием Петровичем на выходе из отделения встретит хромой с бомбой, ничего не изменится. Обличающие документы через четверть часа уйдут в инстанции. Я уж молчу, что против вас будут свидетельствовать мои филёры.

— И запомните… — добавил я, и что-то в моём голосе скрежетнуло такое, что Говоров вжался в кресло. — Если вы ещё хоть раз посмеете явиться на службу, я вышвырну вас из кабинета собственными руками к хренам собачьим.

Меня трясло. Как много лет я уважал этого человека, насколько был благодарен за уроки сыска и хорошее отношение… Он организовал моё убийство. Стало быть, в расчёте.

— Подожди, Морохин! — захрипел начальник, растирая левую сторону груди. — Ты не можешь со мной вот так… наотмашь, бесчеловечно… Сколько добра я тебе сделал! Не будь палачом!

Я остановился у двери. Истошные слова Говорова, растрёпанные седые волосы и мокрое от слёз лицо способны были разжалобить кого угодно. А меня нет. Отныне и навсегда моя душа для этого человека была закрыта.

— В чистосердечном признании укажите, каким образом сошлись с эсерами, — сказал с отвращением. — А вообще-то на вашем месте я бы застрелился. Револьвер Кирилл Сергеевич вам не вернёт, но в сейфе на верхней полке у вас наградной «Браунинг» с гравировкой. Сами показывали.

И с этими жестокими словами, пропустив Ульянова, аккуратно закрыл за собой дверь.

Аркадий Говоров

Провёл бессонную ночь на даче, куда приехал сразу после разговора с Морохиным и Ульяновым. Сказал жене, что в тишине и покое буду готовить срочный документ для министерства, и