Полонез - Александр Григорьевич Домовец

ридикюль из груботканой материи. Девушка достаёт из него связку ключей и, отделив от неё два небольших, показывает мне.

— Вот видишь?

Как всё просто! В эту минуту я готов расцеловать её так, как никогда ещё не целовал. Ключи ключами, но с неожиданной радостью осознаю, что Агнешка меня не обманывает, что действительно пришла ко мне сама… Впрочем, дело пока не сделано. Об этом напоминает вопрос девушки:

— Тебе-то они зачем?

Ну, что ж, вопрос ожидаемый, поэтому и ответ готов.

— Видишь ли, Цешковский — человек опасный…

— Нашёл кому рассказывать! — фыркает она.

— Не перебивай, моя дорогая… Я очень ему мешаю. Чрезвычайно.

— Ревнует к пани Беате?

— Это тоже, но не главное. Главное, у нас разные взгляды на деятельность Комитета. Не хочу нагружать тебя подробностями, да они и не важны. Цешковский считает, что я ему ставлю палки в колёса, и чем дальше, тем больше. Он хочет меня устранить. Это я знаю точно.

Чёрные глаза девушки, и без того большие, становятся огромными.

— Это убить, что ли? — шепчет она.

— Да, именно так. И твои ключи могут меня спасти.

— Матерь божья, да как же?..

— Очень просто. Я подозреваю, что Цешковский нечист на руку. От разных меценатов и благотворительных организаций Комитет получает большие деньги. Очень большие. По моим прикидкам, на дело тратится от силы две трети, а может, и меньше. Остальное оседает в карманах Цешковского. Проще говоря, человек наживается на нашем общем деле, понимаешь?

— Этот может, — подтверждает Агнешка. — Жадность вперёд него родилась.

— И я о том же… Так вот, я улучу момент, чтобы с помощью твоих ключей порыться в столе и в шкафу. Думаю, что найду бумаги, которые подтверждают его воровство. И после этого бояться уже нечего.

Девушка хватает меня за руку.

— Ты уверен?

— Конечно. Я просто скажу в лоб, что у меня есть уличающие его документы. Они спрятаны у надёжных людей. И если со мной что-нибудь случится, документы будут обнародованы через прессу. А копии уйдут в Комитет Кремповецкому, Гуровскому, Солтыку, Петкевичу, Водзинскому, другим. После этого Цешковский в политическом плане покойник. — Для усиления эффекта добавляю: — А может, и не только в политическом. Эмигранты, сама знаешь, — люди горячие. И вряд ли им понравится, что их обкрадывают…

Лгу настолько убедительно, что начинаю сам себе верить. Девушка кивает и без колебаний протягивает мне ключи.

— Возьми… Но только уж и меня не забудь.

— В каком смысле? — спрашиваю озадаченно, пряча вожделенные ключи в карман сюртука. (Боюсь, что руки у меня в этот миг дрожат.)

— Да вот в таком… Цешковский, какой ни есть, уж точно не дурак. Если ты поживишься его документами, то, значит, кто-то дал тебе копии ключей. А кто их мог сделать? В первую очередь я. И кабинет каждый день убираю, и приходила я к нему… Тебя, может, после этого и не тронет, а меня уж точно убьёт. Не сам, конечно. Люди для таких дел у него есть.

Боится, но всё-таки отдаёт! В груди становится горячо от благодарности.

— Не бойся, — произношу негромко. — Я сумею тебя защитить.

— Только дураки не боятся, — возражает девушка, вытирая уголки глаз.

— Но если так, ты ведь могла их и не отдавать, — говорю почему-то.

Агнешка жалко улыбается.

— Раз в них твоя защита, то не могла. Уж если я с человеком, то я с ним до конца.

— А со мной тоже до конца?

Вопрос ненужный, лишний, напрасный. Но он вырывается сам собой.

— Конечно, — говорит не задумываясь. — Ты только не обижай меня, не отталкивай…

И отчего-то плачет. Ужасно много за этими слезами. И трудное крестьянское детство, и незабытый ужас Восстания, и тусклая жизнь в эмиграции, и вечный женский страх одиночества — всё смешалось…

— Не буду я тебя обижать, — говорю отчего-то шёпотом, вытирая ей слёзы платком.

— Правда? — спрашивает она, всхлипывая и вглядываясь в моё лицо.

— И отталкивать не буду…

Целую девушку так крепко, что у неё дух захватывает.

Вечером того же дня ужинаю с Каминским в его квартирке на улице Дюфо. Пан Войцех в курсе моих отношений с Агнешкой и деликатно предлагает выпить за то, что жизнь продолжается. Наверно, имеет в виду, что я пришёл в себя после расставания с Беатой. Хотя можно ли говорить о расставании, если работаем под одной крышей и каждый день видимся в кулуарах…

Показываю ключи и коротко, опуская детали, рассказываю, каким образом они попали в мои руки.

— Браво! — одобрительно говорит Каминский. — Теперь Зых, считайте, у нас на крючке… Кстати! — Отодвинув рюмку, тяжело смотрит на меня. — Когда, наконец, я получу его голову? Вы мне её обещали.

Прожевав кусок ветчины, отрицательно качаю головой.

— Не так, пан Войцех! Голову я не обещал. Я обещал, что Зых будет наказан. И он будет наказан. Просто ещё не время.

«Надеюсь, оно скоро наступит», — добавляю мысленно.

— Ну, не знаю, — мрачно говорит Каминский. — Во всяком случае, рассчитаться с ним должен я. За зверство его, за несчастного старика-старосту, который мне доверился и потому погиб со всей семьёй… Я понимаю, что у вас к Зыху свои счёты: пани Беата и всё такое. Но первое право отомстить, прошу помнить, — за мной.

Дорогой ты мой пан Войцех! Ты очень ошибаешься. Первое право отомстить, как ты выразился, — моё.

И дело вовсе не в пани Беате.

Убийство Гилмора потрясло Зыха до глубины души.

Тело пропавшего англичанина с простреленной грудью отыскалось на какой-то свалке. Полиция завела дело, и, поскольку установили, что перед исчезновением Гилмор посетил Комитет, Зыха вызвали в участок на допрос. Неприветливый полицейский чиновник настойчиво пытался выяснить, что связывало английского дипломата с польскими эмигрантами. Пришлось на ходу сплести историю о симпатиях покойного Гилмора к Польше, страдающей под российским игом. Мол, визит англичанина был исключительно частным: интересовался деятельностью Комитета, хотел даже сделать благотворительный взнос… «Да что вы? Прямо-таки взнос?» — переспросил чиновник. Очень Зыху не понравилась его ухмылка. «Именно так», — повторил твёрдо. Поди проверь… В общем, отоврался.

Но это бы ладно.

Никакой скорби по Гилмору Зых не испытывал. Он вообще никогда ни о ком не скорбел. Даже во время похорон отца мысли были заняты лишь подсчётом имущества, которое предстояло унаследовать. Да, с Гилмором они работали несколько месяцев, и что? Его место займёт другой, только и всего. Из посольства уже дали знать, что новый человек приедет из Лондона в ближайшие дни. Стало быть, работа продолжится, денежный поток не иссякнет… И то сказать, куда англичане денутся? Слишком много сил и средств уже вложено в подготовку восстания, чтобы