Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

состоялась планируемая тогда конференция, но в еще большей степени то откладывание дела в долгий ящик, которое естественно вытекало из последнего пункта компромисса, принятого 25 декабря 1918 г. Н. Жордания, великобританским генерал-майором Райкрофтом и полковником французской службы Шардиньи, а именно: «Представители обоих государств, Грузии и Армении, будут в скором времени отправлены в Европу, где весь вопрос относительно границ будет решен великими державами». Этим путем очень легкомысленно создавалась и очень легковерно воспринималась иллюзия, будто бы великие державы, или – как выражался Гегечкори – «демократия Европы», станут торопиться с разрешением вопроса… о Борчалинском или Ахалкалакском уезде. До вопроса этого никому не было ни малейшего дела: он «принимался к сведению» с «подшитием к делу» в тех бюро, кого он мог касаться. Вообще же вопрос этот не имел ни малейших шансов заинтересовать кого бы то ни было в Европе в 1919 г., и, отказавшись от усилий, труда и напряжения, необходимых для решения его и других подобных вопросов прямыми между собою переговорами, Закавказские республики беззаботно и непредусмотрительно подготовляли себе новые затруднения и беды в будущем.

51. Программа Великой Армении

Одновременно с получением нами в Лондоне первых известий о всех этих недоразумениях сделалась известной программа независимой Армении, которую собирался защищать перед мирной конференцией, от лица представляющей единое целое Армении, Богос Нубар-паша, глава так называемой национальной делегации, назначенной армянским католикосом и выступившей в Европе еще в эпоху балканских конференций в Лондоне 1912–1913 гг. Программа эта была подробно изложена на страницах «Таймс» от 31 декабря 1918 г., с приложением карты.

Пределы так называемой русской Армении показаны были на карте явно неправильно (с преуменьшением), и несомненно было, что почтенный автор программы не в курсе того, что происходило в Закавказье. Зато в пределах Турции границы будущей Армении показывались с большим размахом: Сивас, Мерсина, Адана, Александретта, Диарбекир, не говоря уже о Битлисе и Ване, включались в Армению. На Черном море она получала большую часть побережья между Самсуном и Батумом и т. д. Разумеется, то были максимальные требования[104]. Приходилось все же считаться и с официальным положением автора всей схемы и с заявлением его о надежде Армении получить поддержку (временную) Англии, Франции или Америки («мандат») и даже с заверением его, что эта новая Армения станет реальностью через несколько месяцев.

Такая Армения переставала быть кавказской. Вопрос кавказского объединения приходилось в этом случае ставить совершенно по-новому. Возможность появления по соседству с нами державы – носительницы армянского мандата давала, в свою очередь, пищу для политических «спекуляций». Наконец, неизбежное, в случае осуществления армянской программы, возвращение Азербайджана в орбиту кавказскую после турецких увлечений 1918 г. давало, вместе с остальными открывавшимися «возможностями», достаточно материала для разных догадок и размышлений.

Не знаю, верили ли авторы этого проекта новой Армении в его осуществимость; полагаю, что они, как, впрочем, и многие другие, далеко переоценивали силу, могущество и ресурсы держав – устроительниц мира. Было бы печально, сказал я себе, если бы наши стремления упрочить независимость кавказских республик оказались – или показались людям сведущим и осторожным – такой же мечтой, такой же химерой, какой представлялась многим идея независимой Армении, как она была изложена в декларации Нубара.

Но повторяю: с этим планом трудно было согласовать привычное представление об Армении как стране обращенной преимущественно к Закавказью. В противоположность гаданиям о Киликии и «шести вилайетах», Эриванская или «араратская» Армения была живой действительностью: возникло армянское государство и строилось трудами самих армян. Можно было и следовало ожидать теперь серьезного приращения территории этой Армении со стороны Турции: но, по убеждению моему, не в таких размерах, чтобы колебался план союзного единения Грузии, Армении и Азербайджана, как единственная формула разрешения кавказского вопроса, согласуемая с более широкими перспективами политики и истории.

Увлекательный мираж Великой Армении с выходом в Средиземное море, поощряемый, казалось, великими державами, получивший благословление всемогущего – как думалось – президента Вильсона, не мог не отвлечь живых стремлений армянского народа в сторону от кавказской ориентации и, во всяком случае, ослабил – в течение всего 1919-го и большей части 1920 г. – стимулы и мотивы такой ориентации. Армянам показалось – хотя с самого начала это было неправильно и неосновательно, – что «Европа и Америка», «конференция» и вообще все вершители судеб отнесутся к ним совершенно по-особенному и что их вопрос не может быть смешиваем, например, с грузинским и т. п. Словом, по разным причинам и обстоятельствам, вполне объясняющим армянскую политику, она естественно направилась по пути, отходившему прочь от торной дороги, единственно сулившей успех: союзного объединения кавказских республик, необходимо завершающего процесс государственной их консолидации, начатый в конце мая 1918 г.

Конечно, такое объединение могло осуществиться лишь в определенной международной обстановке.

52. Теория буферного государства

Основная мысль по этому вопросу изложена была мною, еще весною 1918 г., в статье, посвященной Брест-Литовскому договору, на которую я уже неоднократно ссылался. «И на кавказский перешеек, – говорилось там, – может перекинуться та идея окаймления новой русской границы новыми же государственными образованиями, которая составляет как бы систему брестского договора».

«Буферное государство в Закавказье, – прибавлял я, – скорее всего, сложного построения, разрешая задачу устройства этого края, представляло бы свой смысл и с точки зрения прочности германского влияния в Анатолии, и для „брестской“ системы обеспечения подступов к Индии и охраны пути Каир – Калькутта».

Уже тогда давалась, таким образом, формула о двух концах, рассчитанная на тот или другой исход мировой войны.

Независимая Грузия и кавказский союз – таков был один из главных пунктов грузинской политики в Берлине летом 1918 г.; теперь предстояло развить и применить ту же идею, но mututis mutandis – применяясь к условиям, в которых, после поражения Германии, Парижской конференции предстояло переустраивать Европу и части Азии.

Кавказ как естественный барьер, разделяющий сферы двух империализмов – российского и британского, – эта тема не должна была быть встречена равнодушно в Лондоне в момент, когда затевались и проектировались самые разнообразные переустройства в Европе, возводились новые фасады и когда груды пригодных материалов лежали готовыми, в ожидании искусных зодчих – так и не явившихся.

Союз кавказских народов как изолирующая прослойка между Россией и странами Передней Азии (Турция и Персия), уничтожающая одну из главных плоскостей международных трений и устраняющая тем самым шансы военных столкновений между державами, – вот другой «аспект» той же мысли, но согласованный не с тревогами и несколько устарелыми предрассудками людей, воспитанных в воспоминаниях о соперничестве России и Англии в Передней или Средней Азии, – а с замыслами и чаяниями тех, кто собирался практически работать над осуществлением Лиги Наций.

Наконец, организация Закавказья как единой области для международного свободного