Путь инквизитора. Том 1. Том 2 - Борис Вячеславович Конофальский

ехали, все думала: заезжать ли в улицу узкую на карете или нет, и надумала, хотя и без решительности, что неумно то будет. И сказала кучеру, перед тем как он повернул на улицу Мыловаров:

— Тут жди, дальше мы сами пойдем. Тихо себя веди.

— Не извольте волноваться, — заверил кучер.

И Агнес с Утой пошли.

Как с площади, на которой кабаки шумели и над которыми лампы горели, свернули, так в темноту попали кромешную.

И тут заволновалась Агнес уже не в шутку. Не то, что днем на кровати было. Куда она шла, кто вел ее, зачем и что от книготорговца ей нужно? И другие вопросы так и закружились в ее голове. И она вдруг встала в темноте. И Ута налетела на нее, чуть-чуть толкнув.

— Куда прешь, нелепая? — зло сказала Агнес.

— Простите, госпожа, — пролепетала служанка. — Псина я глупая, не углядела в темноте.

— Лампа тебе на что? Зачем ее под плащ прячешь, если взяла.

— Простите, госпожа, глупа, — повторила Ута.

И достала лампу из-под плаща, над головой ее подняла. И тут поняла Агнес, что раз уж пришла сюда, так нечего стоять. Решила — так делай. И волнение в душе, что ее донимало, вдруг обратилось волною теплой. И пришло к ней тут что-то, что уже раз приходило к ней. Приходило здесь же, в этом же городе, так же, ночью. Когда господину ее помощь нужна была. И пришло к ней ОЩУЩЕНИЕ.

Вдруг стала она видеть все вокруг и без всякого фонаря. Только без цвета все было, серое. И лужи она видела, и крыс, что в помоях за корку соперничают, и стены обшарпанные. Она потянула носиком в себя воздух, замечая все запахи, что были на улице. И бочку для помоев, что стояла дальше, и что нечистоты кто-то выплеснул из окна на мостовую час назад, и как кто-то рядом ест кислую капусту, пожарив ее с кровяной колбасой, и то, как пахнет страхом ее служанка. Все, все, все чувствовала она, и все, все, все видела она. Даже о том она уже знала, что за углом ближайшего проулка два мужа притаились, и пахнут они отнюдь не страхом. Прячут под одеждой железо и ждут путника, что в час ночной отважится там пойти.

Агнес повернулась к служанке и рассмотрела ее. Ута стояла, приказа ожидая, и над ней словно воздух над огнем дрожал ее запах, исходил от большого тела ее волнами вверх.

Запах этот был запахом страха, и Агнес знала, что не темноты и не дела предстоящего боится служанка, а ее боится, Агнес. И это было правильно. Было хорошо.

— За мной иди, — сказала ей Агнес, — да под ноги себе свети, мне свет не нужен.

И они пошли вперед. Агнес дошла до проулка и, остановившись, произнесла громко, чтобы слышали ее те двое, что прятались в темноте:

— Эй, вы, вижу вас, не прячетесь, прочь пошли, псы.

И два мужа, что ни темноты, ни крови не боялись, ни палача не боялись, замерли, прижавшись к стене. Один другого за руку схватил крепко.

— Не прячетесь, говорю, прокляну — так язвами изойдете. Убирайтесь, пока не разозлили меня! — продолжила девушка.

Мужи в этом городе долгие годы знали таких, как она, и голос ее, и слова ее не оставили у них сомнений в силе ее. Один повернулся и пошел прочь, и второй судьбу не стал пытать, побрел за товарищем.

Агнес выпустила рукоять кинжала, который так и не достала из ножен, и двинулась дальше, улыбаясь. А служанка с фонарем шла следом. Она даже и не видела, кому говорила в темноту ее госпожа. И не интересно ей было это.

Наконец Агнес остановилась у широкой двери, над которой висела жестяная развернутая «книга».

— К стене стань и фонарь под плащ спрячь, — негромко велела девушка.

Служанка тут же это исполнила. И Агнес, не замедлившись ни на миг, не вздохнув даже, постучала в дверь. Постучала кулачком, а не кольцом специальным, что на двери висело.

Никто не ответил ей, да она недолго и ждала, стала опять стучаться, и стучаться настойчиво. Наконец за дверью послышались шаги, и из-за двери донесся хоть и не мужской, но грубый голос:

— А ну пошли отсюда, сейчас стражу кликну!

— Добрая госпожа, простите, что тревожу вас, работала и темноты не заметила, а теперь заблудилась я, не знаю, куда в темноте идти.

— А кто ты, девочка? — донеслось из-за двери, и голос этот уже не был суров. — Отчего ты так поздно идешь домой?

Ута, служанка госпожи Агнес, стояла от нее в двух шагах, пряча под плащом лампу. Она знала свою госпожу, она тут же слышала ее голос. Но если бы кто-то спросил Уту, кто это стоит у двери, кто это просит помощи, то сказала бы Ута, что это девочка десяти годов, никак не больше. И на том она могла бы, не думая, на Писании поклясться. А как такое быть могло, она и не размышляла.

Агнес говорила:

— Я Марта Функель, младшая дочь колбасника Петера Функеля, что живет напротив гостиницы «Георг Четвертый». Настоятель мне велел воск с пола убрать, вот я в храме и задержалась, а как вышла, так уже темно стало. Пошла домой, да видно свернула не туда.

— Петера Функеля дочь? — донеслось из-за двери. — Ах, это ты, так тебе нужно идти отсюда, от двери налево. До площади, а там повернешь на Главную улицу к ратуше направо, так и дойдешь.

— Добрая госпожа, а не дадите вы мне самой маленькой свечи или лампы, — продолжала Агнес так жалобно, что Ута едва сдержалась, чтобы свою лампу ей не протянуть. — А то, кажется, крысы шуршат в темноте. Боюсь я их. Я лампу вам завтра обязательно верну.

— Эх ты, — ворчала женщина из-за двери, но ворчала она так, как ворчат люди, когда нехотя соглашаются, — что ж ты такая раззява, стой там, сейчас тебе свечу вынесу.

Агнес стала у самой двери, теперь нужно было просто дождаться, пока она откроется. Девушка была спокойна. Стояла, опустив голову, и ждала, пока дверь откроется. А за дверью шаркали ноги, из-под нее пробилась тонкая полоска света, стукнул засов. И без скрипа дверь отварилась, и свет от свечи осветил порог.

— Ну, где ты тут? — спросила крупная баба, пытаясь разглядеть в темноте девочку.

— Тут я, — сказала Агнес, крепко хватая левой свое рукой ее за руку, в которой та держала огарок свечи.

— Чего ты? — изумилась баба, но руку вырвать даже не пыталась, удивлялась. — Зачем?

Агнес двумя перстами,