Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

— Ну, ясно. — Заложив руки за спину, Морохин качнулся с носка на пятку. — Значит, так, Николай Порфирьевич… Обо всех своих наблюдениях подготовьте подробный рапорт, нынче же. А от дальнейшей слежки я вас освобождаю. Зарокова впредь будет вести ваш сменщик.

Захаров встал и вытянулся в струнку. Личико выразило недоумение пополам с обидой.

— Это уж как решите, но… Что-то я не так сделал?

— Всё так, Николай Порфирьевич. Вы отлично поработали. Считайте, наградные уже в кармане.

— Тогда почему же…

— Мимо вас прошла смерть, — просто, без всякого пафоса объяснил Морохин. — Не будем испытывать судьбу. Хватит с нас и Еремеева, царство ему небесное.

Когда озадаченный Захаров ушёл писать рапорт, Морохин резко обернулся ко мне.

— Не кажется ли вам, Кирилл Сергеевич, что появился шанс найти убийцу, будь он Курилов или Баклушин, без длительных поисков?

— Похоже, что так, — осторожно согласился я. — Как будем действовать?

— Поэтапно. Купца Кукушкина я немного знаю — сталкивались по одному делу. Сегодня же навестим и выясним, в какой квартире его доходного дома проживает человек с такими-то приметами. А потом установим засаду и возьмём.

— Так просто? С его-то боевыми навыками?

— Не просто, само собой. Однако есть на этот счёт кое-какие мысли.

— Какие же, позвольте узнать?

— Расскажу, расскажу… Попозже. Дайте додумать до конца.

Я кивнул и, меняя тему, сказал:

— Зароков меня шокировал. Если Захаров не ошибся, то профессор тайком сунул убийце какую-то записку. Выходит, почтенный историк находится в конспиративной связи с преступником?

— Выходит так. Захаров ошибиться не мог — глаз намётанный.

— И как сие трактовать?

— Очень просто, — отрезал Морохин. — Практически мы установили, что убийца действует на службе у тайной организации. Бутылкин это подтвердил. Значит, Зароков с организацией связан либо входит в её состав. И это делает фигуру профессора по-настоящему интересной. Что мы о нём знали? Ну, учёный. Ну, подлец, соблазнивший жену друга… Теперь ещё и злоумышленник.

— Всё так, — неторопливо сказал я. — Не удивлюсь, если именно ему организация поручила поиск документов Себрякова. И сам историк, и с покойным профессором был тесно связан… а с его женой и того теснее…

Морохин прищурился.

— О документах Себрякова, Кирилл Сергеевич, вы говорите уж очень уверенно. А мы, между прочим, ещё толком ничего не знаем. Да существуют ли они вообще? Я уж не говорю, что в них такого особенного?

— Знаем, Дмитрий Петрович. Теперь знаем. Вчера вечером я заехал к себе на службу и получил сообщение из Лондона. Наши люди установили, с какой целью Себряков встречался с праправнучкой графа Палена и чем закончилась встреча.

— Да? Ну, не томите…

— И не думаю. Себряков выкупил у госпожи Эттвуд записки Палена. За крупную сумму, между прочим.

Морохин почесал в затылке.

— Крупную, говорите? Записки этого стоят?

— В каком-то смысле они вообще бесценны. Пален на склоне лет мучился своим цареубийством. Видимо, в записках он хотел облегчить душу подробным рассказом о заговоре и — главное — участием в нём англичан. Такая, что ли, исповедь. Клеймо цареубийцы с себя уже не смыть, но хотя бы частично снять моральную ответственность…

— Так почему же он их не опубликовал?

— А кто бы их напечатал? В России по сей день существует одна-единственная версия смерти Павла Первого, она же официальная: апоплексический удар. В ту пору ни одно российское издательство не осмелилось бы выпустить записки, эту версию опровергающие.

— Но ведь для общества никогда не было секретом, что Павла просто-напросто убили царедворцы, — возразил Морохин.

— Верно. Однако изустная молва одно, а документальное признание главы заговора — совсем другое. Главное же, в записках детально раскрыта подстрекательская роль посольства Великобритании, о чём в народе вообще практически не знают…

Морохин относился к людям, привыкшим думать ногами. Вот и сейчас он принялся гулять взад-вперёд по кабинету. Я искоса поглядывал на сотоварища. Ну когда же мне разрешат быть с ним полностью откровенным? Умолчание уже становилось просто нелепым. Ведь насчёт записок Палена я знал всё. В том числе то, для чего они нужны были Себрякову. Вернее тем, кто стоял за Себряковым… Знал — и молчал, связанный запретом.

— Ну, допустим, — произнёс Морохин, останавливаясь. — Себряков получил сенсационный исторический документ и решил его опубликовать. Зачем? Ради чего? Из научных соображений? Но за науку у нас, слава богу, ещё не убивают.

Прозвучало несколько забавно. Я покачал головой.

— За науку пока что нет. За политику — да.

— Да какая там политика? — огрызнулся Морохин. — Павла убили больше ста лет назад. Уже и кости цареубийц истлели. Эпоха давным-давно другая…

— Эпоха другая, а Великобритания с её интересами всё та же, — откликнулся я невозмутимо. — Значит, события вековой давности по-прежнему злободневны. Их можно экстраполировать на день сегодняшний.

Морохин опешил.

— Вы это в каком смысле? — спросил подозрительно. — Считаете, что англичане планируют в наше время устроить заговор против императора Николая?

Я только рассмеялся, — не без горечи.

— Зачем? Друзей не убивают. Его императорское величество законченный англоман.

Морохин рухнул на стул.

— Ну вот, дошли до высших сфер, — горько сказал он. — Нет, надо, надо передавать дело в Департамент. Я снова пойду к начальнику. Я его убедю… то есть убежду… то есть убежу…

— Не убедите. Он вам по этому поводу уже сказал всё. Так что выше голову, Дмитрий Петрович. — Я положил руку ему на плечо. — Дело придётся распутывать нам с вами. Планида такая. Поймаем убийцу, через него выйдем на организацию, а там видно будет — сферы или не сферы.

— Ладно, — сказал Морохин после некоторого молчания. — Взять бы Зарокова за жабры и тряхнуть как следует… Да ведь предъявить нечего, — ответил сам себе. — Какая такая записка? Какому такому убийце? Знать ничего не знаю. Хотел нищему подать три рубля и бумажкой ошибся…

— То-то и оно.

Я подошёл к раскрытому окну и с тайной тоской выглянул на волю. Именно что на волю. Здесь, в казённом полицейском заведении, — кровавые тайны, беда и боль, изломанные судьбы. Там, за окном, — прекрасный, объятый летним теплом город. В сущности, целый мир, населённый обычными людьми, живущими нормальной жизнью. Бросить бы всё и оказаться среди них, подальше от