Черная книга - Александр Григорьевич Домовец

перед ним стопку рапортов из полицейских управлений. То были ответы на наши запросы о местонахождении в столице шестерых бывших солдат и унтер-офицеров, задержавшихся в Японии после войны. Морохин быстро ознакомился с документами.

— Не сильно мы продвинулись, — пробормотал, откинувшись на спинку стула и подтолкнув бумаги ко мне.

Насчёт четырёх человек сообщали, что указанные обыватели по заявленным адресам проживают, поведением отличаются законопослушным и алиби на время убийства Себрякова, швейцара и Варакина у них приблизительно есть. А вот двое (Курилов и Баклушин) по адресам, названным при регистрации после возвращения в Россию, не значатся. Нет их там и не было. Соответственно, установить алиби невозможно.

— Ну, вот, — сказал я, припечатав донесения ладонью. — Теперь, по крайней мере, мы знаем, кого искать. Курилов и Баклушин.

— Кого искать — это хорошо… Знать бы ещё, где.

Пессимизм в тоне Морохина был вполне понятен. Искать человека в двухмиллионном Петербурге — это даже не иголку в стоге сена… А ведь человек мог и фамилию сменить, и документы. Так что в части убийцы мы по-прежнему располагали только приметами, включая хромоту, и… всё. Маловато.

— Вот так всегда, — пробурчал Морохин, растирая виски. — Пойди туда, не знаю куда… А так хочется, чтоб хотя бы раз злодей сиднем сидел по месту регистрации и в ожидании ареста строчил чистосердечное признание.

— Ну, да. Желательно разборчивым почерком… Но вы же их в конечном счёте как-то ловите?

— А куда я денусь? Как-то ловлю. Чёрт его знает как…

В кабинет с негромким стуком вошёл маленький неприметный человек в скромном костюмчике мышиного цвета. Морохин оживился.

— А-а, Николай Порфирьевич, моё почтение, — сказал, приподнявшись и пожимая руку человеку. (Я последовал его примеру.) — Присаживайтесь, докладывайте.

То был Захаров, один из самых опытных филёров следственного отделения. Он же старший группы из двух человек, которым поручили наблюдать за профессором Зароковым.

— Стало быть, Зароков Евгений Ильич третьего дня к девяти утра поехал в университет, — докладывал Захаров степенно. — Пробыл там до двух часов пополудни, затем обедал в ресторане Тестова. Оттуда в половине четвёртого поехал на Французскую набережную, в дом покойного профессора Себрякова. Покинул дом в восемь часов вечера и отправился ужинать в ресторан «Морской». В одиннадцать часов вечера уехал к себе. Ночных перемещений не зафиксировано.

Я подумал, что визит Зарокова к вдове Себрякова, учитывая их отношения, вполне объясним. Опять же, разбирается с архивом… А вот всё остальное в тумане. Что он делал пять часов в университете? Переводные экзамены позади, начались каникулы, лекций нет… В принципе, можно допустить, что, побыв в университете, Зароков выбрался запасным входом и уехал по каким-то делам. А потом тем же входом вернулся и как ни в чём не бывало покинул храм знаний через парадный подъезд… Да, такое вполне возможно. Однако лишь в случае, если Зароков занимается чем-то предосудительным и не исключает за собой слежки.

Опять же, ужин в ресторане. Один ужинал или кто-то составил компанию? А если да, то кто именно и о чём говорили? Всё же чуть ли не три часа просидел…

В докладе Захарова такие сведения отсутствовали, но винить его было не в чем. Если разобраться, филёр в своих возможностях довольно ограничен. Располагай он шапкой-невидимкой, можно было бы сопроводить Зарокова на кафедру или сесть за соседний столик в ресторане, а так… Да филёра в его скромном костюме в модный ресторан и на порог не пустят. А в университете и вовсе делать нечего.

— Вчера Зароков к восьми часам утра приехал в церковь Святой Екатерины, что у Тучкова моста на Васильевском острове, — продолжал Захаров. — Отстоял утреннюю службу. Потом, на выходе, раздал на паперти милостыню разным убогим…

Захаров вдруг замолчал.

— Продолжайте, Николай Порфирьевич, — сказал Морохин, протягивая филёру папиросы.

— Благодарствую… Тут такое дело, Дмитрий Петрович. Пока он раздавал милостыню, я к нему поближе пристроился. Смотрю, одному подал монетку, другому, третьему… А потом лезет в карман и четвёртому даёт какую-то бумажку.

Морохин высоко поднял брови.

— Вот как? Целую купюру? Щедрый барин…

— То-то и оно, что не купюру, Дмитрий Петрович. Купюры — они разноцветные. А эта бумажка была какая-то белая.

— Так… А что дальше?

— Дальше Зароков пошёл к своему экипажу. Я за ним, но и за тем, четвёртым нищим, смотрю краем глаза. А тот неожиданно встаёт и уходит. Это в самое-то урожайное время, когда народ из храма валом валит!

— Да, странно…

— Ну, тут я на свой страх и риск Зарокова бросаю и иду вслед за нищим. («Молодец, правильно», — обронил Морохин.) Тот вразвалку прошёл с версту, свернул в Бугский переулок. Вижу из-за угла, — заходит в какой-то дом. Там и остался. Я часа два подождал — не выходит. Ладно, думаю. Подхожу к дому, иду внутрь. Тут и выяснилось: дом это доходный, купца первой гильдии Кукушкина. — Захаров интригующе поднял палец. — И вот что странно, Дмитрий Петрович. Дом не то чтобы дворец, но и совсем не ночлежка. Убогие в таких не живут. А вот поди ж ты…

Захаров замолчал, прикуривая новую папиросу.

— Ну, не томите, Николай Порфирьевич, — поторопил я сообразительного филёра. — Это же ещё не конец?

— Никак нет… Стою в вестибюле, болтаю со швейцаром. Хочу, мол, снять квартиру, дорого ли тут у вас, порядочно ли… И всё такое. И вижу вдруг, как по лестнице спускается и мимо проходит тот самый нищий. Да только никакой он уже не нищий, а вполне прилично одетый человек. По-простому, но чисто, опрятно. Если бы не хромота, пожалуй, и не признал бы…

Морохин сжал в руке портсигар, словно хотел смять в лепёшку (аж пальцы побелели), и наклонился к Захарову.

— Хромота, говорите? — уточнил не громко.

— Точно так, Дмитрий Петрович. Хромает на правую ногу, но ходит быстро. Еле я за ним успевал.

— А как выглядит?

— Среднего роста, крепкий, плечи широкие. Лицо продолговатое, волосы тёмные, нос прямой. Лет около тридцати, должно быть.

— Он, — сказал Морохин, поднимаясь.

— Вне всякого сомнения, — согласился я. — Неожиданно…

Захаров посматривал на нас вопросительно.

— Он вас видел? — уточнил Морохин.

— На паперти вряд ли. Людей там и без меня хватало. А в вестибюле дома — конечно. Прошёл мимо и взглядом зацепил. Я потому за ним следом и не двинулся, уж