Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

этого приезда заключалась, конечно, не в одном разрешении текущих вопросов, но и вообще в выяснении того, как Германия могла бы выручить Турцию в эту трудную минуту, когда англичане стали серьезно теснить турок на главном теперь для них – Палестинском фронте. Германия же нуждалась особенно остро в том, чтобы турецкий союзник не дрогнул именно теперь, когда от твердости, устойчивости зависел весь исход войны.

15 сентября турки и азербайджанцы заняли Баку, заставив английский десант вернуться в Персию. Эта неудачная попытка англичан оправдывала, в сущности, турецкую операцию и облегчала положение Германии по отношению к советскому правительству: последнее, очевидно, не могло ожидать, чтобы Германия, находившаяся в войне с Англией, как и Турция, удерживала последнюю от военных действий против общего (для турок и германцев) неприятеля, занявшего Баку.

Но в Палестине дела принимали плохой оборот. Почти одновременно с успехом турок в Баку главные их силы, под командой генерала Лиман фон Сандерса, отражали наступление генерала Алленби на севере от Иерусалима. 20 сентября был занят Назарет, главная квартира турок. Английские всадники из метрополии и колоний проходили практический курс библейской географии. Турки начали непоправимо слабеть.

В такой момент естественно было ждать, что Турция с большей готовностью, чем раньше, выслушает совет Германии – не требовать на Кавказе больше того, что она, Турция, имела в силу Брест-Литовского договора. В министерстве говорили, что есть шансы на это, но уверенности пока нет. Турки обещали-де равным образом очистить и Азербайджан, где должны были остаться только местные татарские части, правда, под командою турецких офицеров.

С другой стороны, из германских же кругов нам стало известно, что Талаат упрекал Германию за то «предпочтение», которое она оказывала Грузии и последствием которого было упоминание одной Грузии в русско-германском добавочном договоре 27 августа (см. выше). Германии будто бы пришлось даже обещать великому визирю назначить немедленно консулов в Азербайджан и Армению.

24 сентября состоялось свидание наше с Талаатом: для этого надо было всего только переместиться из одного этажа гостиницы «Адлон» в другой. В кабинете великого визиря был еще молодой человек кавказско-османского обличия, с иголочки одетый, весь глянцевитый – от помаженных волос до лакированных ботинок: сын турецкого наследника, следовательно, племянник султана Фаррух-Эфенди. Он присутствовал при нашем разговоре, не проронив слова.

Знаменитый триумвир, из мелких почтовых чиновников достигший визирства и ставший поэтому «высочеством», принял нас с отменной любезностью. Этот дюжий смуглый помак (отуреченный болгарин) с пламенем в глазах и вовсе не сентиментальным выражением лица повторял на разные лады: «Мы все устроим, все спорные вопросы уладим к обоюдному удовольствию… Мы должны держаться вместе на Кавказе. Вот еще сегодня Иоффе, русский посол, говорил мне, что они, русские, не признают даже Грузии, хоть и согласились на признание ее Германией! Вы видите, мы должны быть союзниками: и затем, мы займемся совместно так на Востоке большой политикой… как мы говорили с господином Николадзе».

Под этой «большой политикой» разумелась Кавказская конфедерация, но особенно – политическая организация тюркского Востока, от Анатолии до Туркестана.

«Бросьте германцев – будьте с нами» – так следовало понять Талаата.

«Ваше высочество не считали бы возможным подтвердить, что в вопросе о наших границах усвоена какая-нибудь определенная формула, например – указания Брест-Литовского договора?»

«Я не могу войти сейчас в подробности. Но могу вас уверить, что все будет сделано… Приезжайте в Константинополь, и все устроится».

«Мы не можем ехать в Константинополь, не зная, что нас там ожидает. Г. Чхенкели мог бы взять на свою ответственность лишь такое решение, которое не нарушало бы наших жизненных интересов. В противном случае было бы, пожалуй, лучше оставить вопрос открытым…»

«Я постараюсь убедить в Константинополе моих товарищей. Я доложу султану. Я поставлю вас в известность о моих попытках, и вы будете знать о результатах перед поездкой в Константинополь».

На прощание еще порция взаимных любезностей, упоминание о соседстве, братстве по Востоку и чуть ли не родстве и свойстве…

Вечером того же дня мы (Чхенкели, Николадзе, я) были на Анхальтском в числе провожавших Талаата, вместе с армянским делегатом доктором А. Оганджаняном. Вся Вильгельмштрассе была там, в блестящих цилиндрах, с напряженным, серьезным выражением лиц.

«Ты не изменишь нам… Не правда ли, ты нам не изменишь?» – читалось в них. Условная учтивость маскировала надежды и сомнения.

Великий визирь еще раз повторил нам свои обещания; он обошелся с нами как со «своими». «Здесь холодно, в Берлине! – говорил он. – У нас в Константинополе тепло, хорошо…»

«Да, мы будем там чувствовать себя как дома, у себя».

«Конечно… ведь все мы дети одного Востока».

Балканский поезд поплыл.

На следующий день мы узнали в министерстве, что Талаат ничего не подписал в Берлине. Но имеется протокол, составленный и оглашенный в его присутствии, в который внесено, между прочим, заявление великого визиря о согласии его с необходимостью для Турции придерживаться на Кавказе границ Брест-Литовского договора.

По словам доктора Гепперта, Талаат ехал сюда с полною уверенностью, что получит санкцию Германии по всем предметам батумских договоров 4 июня 1918 г., уехал же с твердым намерением как можно более удовлетворить желания Грузии и других кавказских республик.

Однако все это были намерения и обещания – под давлением Берлина… или Палестины. Требовалась большая определенность. Мы получили заверение в том, что германское правительство поддержит нас и дальше в вопросе о грузино-турецком разграничении на Кавказе. Решено было, что я один отправлюсь в Константинополь: если результат будет успешный, тогда Чхенкели приедет «подписать».

Подписать, подписать! Теперь, когда дело доходит до подписей, почва начинает колебаться.

41. Проект грузино-германского договора

Прежде чем отправляться в Константинополь, надо было подготовить в Берлине к подписи нечто более важное: проект договора между Грузией и Германией. 23 сентября я был по этому делу у доктора Криге. Он казался очень довольным: с своей точки зрения формалиста он полагал, что теперь, после того как Россия изъявила согласие на признание Грузии Германией, ничто уже не может помешать этому признанию. Он поздравил меня с успехом и передал выработанный им на основе моего первоначального проекта текст договора между Грузией и Германией.

После представления с нашей стороны замечаний и некоторого препирательства проект в окончательной форме был установлен и парафирован 3 октября.

Во вступлении говорилось о желании сторон, ввиду провозглашения самостоятельности и независимости Грузии, установить на твердом основании дружеские отношения между обеими странами и содействовать, таким образом, политическому и хозяйственному развитию Грузии.

Первая из восьми глав проекта («дружественные отношения между Германией и Грузией») содержала, прежде всего, признание независимости Грузии и обещание содействовать признанию ее другими державами