Футляр для музыканта - Михель Гавен

– Прости, мама. – Джилл виновато потупилась. – Но я терпеть не могу такой тип.

– Что делать? – ответила Маренн. – Остается только посочувствовать Гудрун.

– Это правда, – согласилась дочь.

– Я предупредила Гудрун, она ждет вас.

Фрау фон Боден провела их через большой холл, в котором горел камин. Затем они свернули в узкий коридор и оказались в комнате Гудрун. Перед тяжелой дубовой дверью Маргарет остановилась и повернулась к Маренн.

– Я хочу предупредить вас, фрау Ким, – сказала она шепотом. – Все, что устроил недавно мой бывший супруг с этим похищением Гудрун и ее осмотром каким-то негодяем из числа его любимчиков, вы ведь знаете, конечно? – ее бледно-голубые глаза неотрывно смотрели на Маренн.

– Да, мне многое известно, – та ответила честно. – Но это произошло без моего ведома.

– Я знаю, иначе я бы не допустила вас сюда, – резко произнесла Маргарет. – Гудрун до сих пор это переживает, – сообщила она. – И если вы сумеете немного отвлечь ее, я буду вам благодарна. Я ей сказала, чтобы она рассказала вам все подробно. Но не знаю, как получится. Она и мне не все рассказывает, – призналась Маргарет с горечью. – Может быть, вам повезет больше.

– Я постараюсь, фрау, – пообещала Маренн искренне.

– Пожалуйста, входите, – фрау фон Боден открыла перед ними дверь. – Гудрун, к тебе гости, – объявила она дочери. – Я тебе говорила.

– Благодарю вас. Здравствуйте, фрейляйн.

Маренн первой вошла в комнату, Джилл последовала за ней.

– Что ж, я приглашаю вас выпить со мной кофе после того, как вы закончите, а пока оставлю вас, – Маргарет фон Боден как-то натянуто улыбнулась. Было заметно, что любезность дается ей не очень легко.

– Благодарю, фрау, мы с радостью, – ответила Маренн приветливо. – Обещаю, что мы недолго.

– Я буду ждать в гостиной.

Фрау фон Боден закрыла дверь. Было слышно, как простучали по паркету в коридоре каблуки ее туфель – она ушла.

– Как у вас самочувствие, фрейляйн? – Маренн обратилась к девушке. – Чем вы занимаетесь? Вышиваете бисером? – она кивнула на пяльцы со вставленной в них салфеткой, на которой был изображен большой красный цветок. – Мне кажется, у вас прекрасно получается. Что скажешь, Джилл?

– Ой, я совсем не умею этого делать! – честно призналась та и сама испугалась своего голоса. От того, что в комнате было очень мало мебели, он звучал как-то гулко под высоким потолком. Вообще комната Гудрун напоминала монашескую келью. Массивный старинный стол перед окном. Несколько кресел – жестких, без подушек. Такая же жесткая деревянная кровать в углу. Все очень строго и скупо – никаких излишеств.

– Каждая арийская женщина должна заниматься рукоделием, так нас учит фюрер.

Маренн вздрогнула, услышав в словах Гудрун повторение интонаций ее матери. Гудрун встала со стула, положила пяльцы с салфеткой на стол и подошла к Джилл. Она была такая же высокая и тонкая, как мать. Узкое лицо – такое же бледное, его оживляли только карие глаза, доставшиеся Гудрун от отца. Наследство рейхсфюрера также было заметно в очертаниях нижней части лица – губы у Гудрун были потолще, не в ниточку, как у матери, подбородок потяжелее. Одета была фрейляйн Гиммлер в скромное темно-серое платье, скудно украшенное двумя кружевными рюшами на груди, серые чулки и черные туфли без каблука. Никаких украшений в ушах или на руках. Ногти коротко острижены. Короткие русые волосы зачесаны назад.

– Вы кто? – встав перед Джилл, спросила Гудрун, прищурившись. – Мне кажется, мы виделись раньше.

– Я…

Джилл испуганно взглянула на мать, но та успокаивающе прикоснулась пальцами к ее рукаву.

– Это моя дочь, Джилл, – сказала она Гудрун мягко. – Она постарше тебя. Она уже служит в рейхсканцелярии.

– И не умеет вышивать? – резко спросила Гудрун. – Кто же возьмет ее замуж?

– Но…

Джилл вспыхнула и готова была уже ответить резко. Но Маренн опередила ее:

– Зато Джилл прекрасный переводчик с английского, и ее начальник бригаденфюрер СС Шелленберг очень ею доволен.

– Вы служите? Ну да, конечно.

Было заметно, что Гудрун с явным любопытством оглядывает элегантный серый мундир Джилл, погон на правом плече, блестящие сапоги из тонкой кожи. Потом она подняла голову и посмотрела прямо в лицо Джилл.

– А на службе разрешают красить глаза? – спросила со скрытым сарказмом.

– Разрешают. В меру, – опять ответила за дочь Маренн.

– Это чтобы нравиться мужчинам? Моя мама говорит, что так делают только проститутки, – заявила Гудрун и отвернулась к окну.

– Ваша мама преувеличивает, фрейляйн.

Видя, что Джилл вот-вот взорвется, Маренн строго нахмурила брови и сделала жест рукой, давая понять, что надо успокоиться. Джилл сначала сделала обиженную гримасу, но затем лицо ее прояснилось.

– А как поживает ваша коллекция кактусов, фрейляйн? – спросила Маренн, понимая, что надо срочно перевести разговор на другую тему. – Представь себе, Джилл, фрейляйн Гудрун коллекционирует кактусы, – сообщила она дочери.

– Это замечательно, – ответила та холодно, но весь ее облик говорил о том, что Джилл так и подмывает спросить: «А что еще ей коллекционировать, этой фрейляйн? Если только мышей в подполе».

– Кактусы? – Гудрун явно оживилась. – Прекрасно. У меня вчера зацвел гимнокалициум, – сообщила она, и ее бледные щеки порозовели. – Очень красивый красный цветок. Я вам сейчас покажу.

Она быстро подошла к окну и, дергая за шелковый шнурок, подняла штору.

– Зилке говорит, что кактусы коллекционируют одинокие старые девы, которым их форма напоминает мужской фаллос, – тихо произнесла Джилл. – Иголки как бы символизируют недоступность того, что они втайне жаждут.

– Я попрошу тебя не повторять пошлости, которые говорит твоя подруга Зилке, – рассердилась на нее Маренн.

– Она утверждает, что так считают специалисты.

– Какие специалисты? – возмутилась Маренн. – Это только шарлатаны способны рассуждать о сексуальных проблемах человека, основываясь на том, что он коллекционирует кактусы. Здесь нет ничего общего. К тому же кактусы бывают разных видов, совершенно без колючек и круглые. И они на самом деле очень красиво цветут.

– Вот, посмотрите, фрау Ким, – донесся до них голос Гудрун. – Подойдите сюда. Правда, очень красиво?

– Пойдем посмотрим.

Маренн взяла Джилл за руку, они подошли к окну. На подоконнике они увидели целый колючий сад – здесь стояло горшков тридцать, не меньше. Кактусы самых разнообразных размеров и форм – от круглых пушистых малышей – ребуций, до огромных столбовидных цереусов голубовато-зеленой окраски с острыми, похожими на рапиры иглами.

– Ой, сколько их! – удивилась Джилл. – Они и вправду красивые. Особенно вот эти, с белой опушкой, – она наклонилась, разглядывая. – Похожи на маленьких белых котят, свернувшихся в лукошке.

– Это снежные маммилярии, – улыбнулась Гудрун. – Они растут в Мексике. У них мелкие розовые цветочки, обычно их появляется очень много вокруг верхушки, – объяснила она. – Но они цветут позже, в апреле.

Маренн заметила, что теперь Гудрун смотрела на Джилл без прежней враждебности, лед явно растаял.

– А вот такие, мама, мы видели с тобой в Техасе и в Калифорнии, – вспомнила Джилл, указывая на цереусы. – Но там они намного больше.

– Ничего удивительного, – ответила Маренн. – Там они растут в естественных, природных условиях и получают гораздо больше солнца, чем у нас в Германии.

– А вот мой любимец.

Гудрун пододвинула горшок, стоявший справа. В нем рос ребристый коричневый кактус, немного похожий по форме на краба. А над его макушкой на тонких зеленоватых стеблях возвышались три ярко-розовых цветка.

– На ночь он закрывает цветки, точно ложится спать, – прошептала Гудрун. – А наутро они