Сбежавший из вермахта - Михаил Николаевич Кубеев

в мире. Сильнее его нет по обе стороны Атлантического океана! Это американский суперчемпион в греко-римской борьбе! Три самых сильных мужчины из зала могут сообща померяться с ним силой! Приходите! Поборитесь с ним! Разрешен любой прием! Даже самый хитроумный и коварный! Никаких запретов! Если вы станете победителем, то получите в баре бутылку корна, десять марок и бесплатный билет на следующее представление!

К этому балагану образовалась очередь. Стояли в основном мужчины.

– Ну что? Ты захотел посмотреть на этого Бурелома? – смеясь, спросила Альмут.

Эрих пожал плечами.

– Вообще-то любопытно…

– Тогда я с тобой. Может, ты хочешь еще выйти на арену и попробовать?

Он не успел ответить. Впереди увидел склонившуюся к окошечку кассы знакомую женскую фигуру. Илона Райнеке? Антрепренер из Берлина. Это она направила его в Дюссельдорф, она дала ему рекомендацию. Он обязан ей… Вот дела. Надо исчезнуть незамеченным. Немедленно! Встречаться с Илоной у Эриха не было ни малейшего желания. Он взял Альмут за руку, быстро отвел в сторону.

– Что-нибудь случилось? – участливо спросила она. – Ты почему такой серьезный. Ты не хочешь смотреть на этого Бурелома?

– Скажи, это ведь в вашем городе орудовал дюссельдорфский душегуб?

Альмут с удивлением уставилась на него.

– Ты чего о нем вспомнил?

– Его поймали?

Альмут в недоумении дернула плечами.

– Давно это было, лет девять назад. Его поймали и казнили на гильотине. Я не понимаю, в какой связи ты вспомнил о нем?

– Нам с тобой лучше отсюда уйти, – сказал Эрих и стал выбираться из толпы.

– Ты пугаешь меня, Эрих. Ты говоришь загадками. Какое он имеет отношение к тебе? Он что, твой родственник? – В глазах у нее появился испуг.

– Я тебе все объясню, Альмут, давай уйдем отсюда. Мне не хотелось бы встречаться здесь с одним человеком.

Они ускорили шаги, почти бежали.

– У тебя есть знакомые в Дюссельдорфе? – едва отдышавшись, с удивлением спросила Альмут. – Ты ничего мне об этом не говорил. Это женщина?

Ярмарка с ее пестрыми огоньками, веселыми зазывалами, каруселями, аттракционами осталась далеко позади. Они шли вдоль трамвайных рельсов, вышли на широкую Кельнштрассе.

– Понимаешь, год назад меня пригласили в Бабельсберг, сниматься в одном фильме с криминальным сюжетом. Толком мне ничего о нем не сказали. Фильм условно назывался «Дюссельдорфский душегуб».

– Ты должен был играть убийцу, этого Петера Кюртена? – Альмут остановилась, ее глаза расширились. – Он наводил страх на жителей нашего города. Он изнасиловал и убил восемьдесят женщин. Среди них были дети. У наших знакомых погибла двенадцатилетняя дочь! И ты хотел его играть?

– Альмут, успокойся, – Эрих взял ее за руку. Она вся дрожала. – Мне предложили роль помощника адвоката. Там роль всего на десять минут.

– Ну и где же этот фильм, почему его нет на экранах?

– Его запретили снимать. Я вообще ничего толком не знал об этом дюссельдорфском убийце.

– Но ведь все газеты писали, Эрих!

– Дело не в этом, Альмут. Сейчас у кассы к этому Бурелому я увидел берлинского антрепренера, который не хотел, чтобы я играл в этом фильме. – Эрих говорил неправду. Он выдумывал. Но иначе не мог. Как иначе объяснить Альмут свой столь неожиданный побег. – Он вычеркнул мою роль. Мы расстались с ним не очень хорошо. Мне не хотелось бы с ним встречаться. Вот и все.

– Фу, как ты меня напугал, Эрих… – Альмут глубоко вздохнула и взяла его под руку. – Ты не представляешь, какой страх наводил в нашем городе этот маньяк. Этот Кюртен начал убивать еще в 1913 году. Его никак не могли поймать. У него был вполне интеллигентный вид. Он умел заговаривать с женщинами. И они шли за ним, как загипнотизированные. Одна за другой. Он их чем-то очаровывал. Потом любил приходить на место преступления. Толкался в толпе, слушал, что о нем говорят. Вот мерзость! Полиция ни за что не поймала бы его, если б не его жена. Это она его выдала. Соблазнилась денежным вознаграждением. Очень ей хотелось получить обещанные двадцать тысяч марок! Его схватили в 1930 году, целый год длился процесс. Город только этим и жил. Ему присудили девятикратное гильотинирование, представляешь? Не думаю, чтобы фильм о деяниях этого монстра был бы полезен нашему народу. В Дюссельдорфе его едва ли выпустили бы на экран. Слишком живы еще раны. Я просто рада, что ты в нем не снимался. О чем ты думаешь?

– Да, но был еще фильм «М – Город ищет убийцу», разве в нем речь шла не о Петере Кюртене?

– Был такой фильм, я его видела. Ужасный! Но он про Берлин. Там был другой маньяк, который убивал детей. И его запретили. Я не хожу на такие. Это не мое искусство. Я люблю комедии.

Они помолчали. Свернули на Монастырскую улицу, медленно шли по слабо освещенной аллее. И Эрих почувствовал, что с этой минуты между ними возникло какое-то отчуждение, непонимание. Продолжать разговор на волнующую его тему не имело смысла.

– Я думаю, что мне не везет с Дюссельдорфом, – вздохнул он. – Мне надо отсюда убираться. Водевиль мы сыграли и хватит.

– Не говори ерунды, Эрих, уж больно ты щепетильный. – Альмут остановилась, положила руки ему на плечи. – Оставайся. Ты нам нужен. Ты нужен театру. Ты нужен мне. – Она прислонилась к нему. – Ты появился, и у нас стала другая атмосфера, нам нужны свежие силы. Мне нравится с тобой играть. У меня никогда не было такого заводного партнера. А это счастье.

Эрих отрицательно мотал головой.

– Я все понимаю. Мне с тобой тоже очень хорошо. Но тем не менее, Альмут, я должен уехать. О том несчастном секретаре графа Эгмонта в театре будут еще долго вспоминать. И будут смеяться. Кому это приятно? Я споткнулся еще раньше, на дюссельдорфском оборотне. Не придал этому значения. С него все и началось. Все это неспроста… Ты ведь знаешь, артисты театра очень суеверны. Я не из их числа, потому и был наказан.

Эрих наотрез отказался играть в предложенных ему дальнейших спектаклях, сослался на свое нездоровье. Он твердо решил уехать. Не хотелось ему встречать косые взгляды Крумма, видеть печальное лицо драматурга Вагенхауза, не хотелось, чтобы на спектакли с его участием пришла фрау Райнеке. Надо срочно ехать домой, его ждут родители. Его ждут в родном театре.

Эрих заранее предупредил генерального интенданта. Готов уплатить все неустойки. Написал подробное объяснение. Ему нужно домой, во Франкфурт-на-Одере. У него внезапно заболела мать, чувствует себя очень плохо, очень хочет видеть единственного сына. Генеральный интендант был сух и больше не уговаривал его. Он молча подписал все бумаги и, не протягивая руки,